Сергей Соболев - Командировка на тот свет

– Да.

– А остальные?

– Все прочие меня не особо интересуют.

Алгереев задумчиво покачал головой.

– Ладно, Умар. Ты тут побудь еще, подумай. Утром еще раз приду к тебе… И ты мне скажешь простую вещь: ты – с нами, или ты такой же баран, как и те, кого мы тут держим в заложниках.

Алгереев и его нукер выбрались из третьего корпуса на свежий воздух. Тамерлан поднял глаза к набухшему влагой темному небу. Все идет пока по плану; сам всевышний, кажется, гневаясь на неверных, направляет действия амира и его воинов самым наилучшим образом… Ну и его, Алгереева, опыт командира тоже не стоит сбрасывать со счетов.

Понемногу рассветает. В природе чувствуется напряжение; похоже, близится гроза. Уже сейчас понятно, что штурма до утра не будет. И утром его тоже не будет, не будет и днем, в светлое время суток. А вечером, если не случится чего-то экстраординарного, он, Тамерлан Адгереев, и еще несколько его соратников будут уже в другом месте – еще до конца нынешних суток в нескольких сотнях километров отсюда, от этого города, от пригородного поселка и санатория, где с наступлением часа икс начнется кровавый ужас и кошмар.

Умар передвинулся поближе к стенке, попытался устроиться поудобней, если это вообще было возможно в его положении. Спиной он ощущал холодящую поверхность стены. Голова раскалывалась от тяжелых мыслей. Салман, перед тем как запереть пленника в этом закутке, проверил, а затем заново перевязал путы на руках. Конечности затекли, в кожу вгрызлись туго затянутые шнуры… Но более всего у него сейчас саднила, болела душа.

Умар, прикусив губу, попытался, двигая за спиной кистями рук, на которых и без того уже содрана кожа, ослабить узлы… Он не знал, как поступит в том случае, если ему удастся избавиться от пут. Вряд ли эти дадут ему шанс. Но и сидеть просто так, бездействуя, думая о том, как все плохо, какая безвыходная ситуация, он тоже не мог.

Прошло всего каких две минуты, как его покинули, заперев, двое его знакомых из прежней жизни. И тут послышался странный звук – металлический, царапающий. И, что самое странное, звук этот исходил не от той двери, которая вела в коридор первого этажа корпуса № 3, а от другой. Той, которую только что дергал за ручку, пытаясь открыть, помощник Алгереева…

Волков остановился на пороге, держа люковую дверь приоткрытой. Прежде чем убрать фомку, при помощи которой он на время заклинил изнутри запирающее устройство, выключил свет в мастерской. Открыл… Темно хоть глаз выколи.

Какое-то время он прислушивался к внешним звукам. Что-то ему не нравилось; это беспокойство, это вдруг поднявшееся волнение обострило его слух до предела. Он услышал какой-то шорох… И он, определенно, доносился не из коридора. Его источник, что бы это ни было, находится ближе – не по ту, а по эту сторону двери.

Алексей переложил обрезок арматуры, его единственного оружия – если не считать монтажного ножа, найденного в мастерской, – в другую руку. Осторожно, затаив дыхание, шагнул через порожек люковой двери. Достал из кармана фонарь. Включив его, направил в сторону верхней площадки…

– Вот это да, – пробормотал он, потрясенный до глубины души. – Глазам не верю… Вахаев!

Времени для долгих раздумий у Волкова не было. Решение надо принимать быстро, в считаные секунды. При этом надо отдавать себе отчет в том, что, если он сделает что-то не так, отмотать пленку назад не получится.

Алексей поднялся на верхнюю площадку, достал из кармана куртки монтажный нож, раскрыл его… Умар Вахаев, человек, свинцовый «гостинец» от которого до сих пор напоминает о себе болями в ноге, наблюдал за его действиями, прислонившись лопатками к стене. Он молчал. Хотя ведь может в любой момент подать голос, предупредить земляков, с которыми раньше был заодно, – не с этими конкретно, так с другими, от этого ничего не меняется…

Но если бы этот человек был заодно с бандой, которая орудует нынче в ЦВС, то зачем бы его держали здесь связанным по рукам и ногам?

Алексей нагнулся, ощупал руками веревки. Прошептал:

– Ляг на бок!

– Горло будешь резать? – шепотом отозвался Вахаев.

– Если рыпнешься или крикнешь, то перережу, – угрюмо процедил Волков. – А может, сам не хочешь, чтобы я разрезал путы? Может, предпочтешь сидеть связанным в этой дыре, ожидая, чем все закончится?

– Как там у вас, у русских, говорят… – ответил Вахаев. – «Герой умирает однажды – трус тысячу раз». Давай, режь веревку!