Анатолий Гончар - Прапор и его группа

— Понял, — Лыков почувствовал, как спину захолодило от набежавшего ветерка. — Аккуратнее, — посоветовал он, а услышавший его напутствие старший лейтенант только мысленно улыбнулся и, включив «Акведук», окликнул свою тройку.

— Второй для «Водяного», приём.

— На приёме, — старший первой тройки ядра ответил сразу же. Его радиостанция по приказу Водопьянова уже давно пребывала во включённом состоянии.

— Топаем, — скомандовал старший лейтенант и, не дожидаясь, когда бойцы подтянутся, зашагал вперёд. Он шел почти не скрываясь, и не потому, что был уверен в отсутствии моджахедов, отнюдь, уверенности в этом у него не было ни на грамм, а потому, что больше всего опасался, что его могут принять за противника свои же собственные солдаты. Уже подходя к западной оконечности высотки, заместитель командира роты остановился, запустил вверх осветительную ракету и, не скрываясь, зашагал дальше. С гребня с шипением ушла вверх точно такая же осветиловка.

Старший лейтенант облегченно вздохнул, но теперь все же постарался спрятаться в тень. Ещё не хватало, чтобы его подстрелили чехи, возможно ещё остающиеся где-нибудь поблизости.

Ночевали все вместе, на высотке, охватив потрепанную Полесьевскую группу полукольцом и ощетинившись во все стороны МОНками. Несмотря на усталость, практически никто не ложился спать. Радист Лыкова младший сержант Примаков беспрестанно бубнил в эфир, передавая и уточняя сведения об исходе боя.

— «Центр» — «Лыку», у «Леса» один двухсотый и шестеро трехсотых, один тяжелый, требуется срочная эвакуация. Как понял меня? Приём.

— Понял тебя. Сообщи пофамильно. Приём.

— Требуется срочная эвакуация. Как понял? Приём.

— Понял тебя, понял. Сообщи пофамильно, — принимающий будто не слышал просьб о помощи.

Стоявший подле Примакова Водопьянов наклонился к микрофону и нажал кнопку тангенты.

— Слушай ты, придурок, позови «Меркурия». Блин. Приём.

— Для кого? — уточнил сидевший в далёком кунге радист.

— Для «Водяного», твою мать… — старший лейтенант не договорил. — Приём.

Минутой позже в эфире зазвучал отчётливо узнаваемый голос Трясунова.

— «Меркурий» для «Водяного» на приёме.

— «Меркурий», Полесьев тяжелый, срочно требуется эвакуация, срочно! Как меня понял? Приём.

— Понял тебя. Что ты предлагаешь? Каким образом я его эвакуирую? Подводной лодкой? — даже по голосу было видно, что комбат нервничал и при этом слегка злился. — Я что, должен приказать выехать за вами на броне? В ночи? Что бы и их тоже? — подполковник закончил говорить и некоторое время молчал.

— Мы в пути, — в эфире послышался голос майора Пташека. — Ждите.

— Иваныч! — заорал в эфир комбат. — Куда? Возвращайся! Это приказ.

— Поздно, мы уже полтора часа как в пути, — Владимир был уверен, что говоря эти слова, Пташек ухмыляется. Он тоже ухмыльнулся, покачал головой и в этот момент к нему подбежал радист рядовой Масляков из…второй группы.

— Товарищ старший лейтенант, командир, — поняв, что говорит слишком громко, радист подошел ближе, на этот раз он произносил своё сообщение почти одними губами. Выслушав его, Водопьянов поднес микрофон к губам и отрешённо бросил:

— Можете не спешить… у нас два двухсотых, — и кинув гарнитуру ничего не понимающему Примакову, скомандовал: — Передавай данные, пофамильно, — двухсотые старший лейтенант Полесьев и сержант Неверов. Раненые… а впрочем, — Владимир махнул рукой, — ты знаешь…

То, что в группе один убитый и семеро раненых в отряде узнали уже за полночь. Чуть позже на одного двухсотого стало больше. Еще некоторое время спустя убитые и раненые были названы по фамилиям.

Время от времени уходивший и вновь приходивший в палатку ЦБУ Ефимов хотя и понимал, что от него ничего не зависело, но никак не мог унять бушевавшие в душе эмоции. Ему почему-то думалось, что будь он с группой, и ничего бы этого не случилось. Он не знал, что бы тогда произошло: может он бы настоял на другом маршруте, может вовремя заметил расположившихся на высотке бандитов, может что-то ещё, но он бы не допустил гибели личного состава. Странно, но уверенность, что именно так и было бы по мере поступления новых сведений в его душе только крепла. Впрочем, изменить что-либо он уже не мог.

Броня и следующие за ней «Уралы» вынырнули из-за поворота, когда небо на востоке начало светлеть. За ночь облака почти рассеялись, и теперь в том месте, где готовилось выползать дневное светило, небосвод окрашивался в багрянец.