Алекс Берн - Сезон охоты на Охотника

— И какое ты принял решение? — спросил Андрей.

— А никакого! Так мне тогда казалось, во всяком случае. Я готовился к операции, прошел последний инструктаж. На следующий день вертолет доставил меня в назначенное место. Я быстро добрался до мазара. У входа лежали свежие трупы „духов“ с поста наблюдения: спецназовцы бесшумно убрали их минут за пятнадцать до моего появления. Я занял позицию, приготовился. И тут я понял, что подсознательно уже принял решение. Потому что еще вчера я выбрался в город и купил в лавке женские колготки. Половину отрезал и выбросил, а половину положил в карман. И в вертолете сверялся со своей снайперской книжкой, уточняя поправку на второй выстрел. Я надел чулок на ствол винтовки, чтобы гильзы остались в нем. И изготовился к стрельбе. Объект появился в точно указанное время. Я отлично видел его в прицел и сразу узнал, хотя он был в темных очках. Когда он приблизился до двухсот метров, я выстрелил в шедшего рядом с клиентом телохранителя. Тот повалился сразу, и все на мгновение, на долю секунды замерли. И я тут же выстрелил второй раз. Поднялась беспорядочная стрельба, но мне было наплевать: даже если бы они поняли, откуда я стрелял, им пришлось бы долго карабкаться по склону горы. Я выбросил одну гильзу, а вторую вместе с чулком спрятал в карман. Спецназ отвлек на себя погоню. Я добрался до вертушки без проблем. Потом уже в воздухе через открытую дверь незаметно выбросил гильзу. От чулка я избавился уже на аэродроме.

— И что было дальше?

— А ничего! Я доложил Хладову, что кто-то выстрелил сразу после меня, но откуда, я так и не смог установить.

— И он поверил?

— Вначале мне показалось, что да. А спустя месяц я принимал участие в рейде на перехват каравана. Место для засады было идеальное, я уложил водителя головной машины с первого выстрела, и машина наглухо заблокировала проход между скалами. А дальше спецназ за минуту расстрелял всю колонну. Мало кто успел выскочить, — да и тех тут же уложили. Сработали четко, что и говорить! Плохо только, что часть „духов“ в этом месте устроила контрзасаду на гребне. Наше выдвижение они прохлопали, но вот потом нам пришлось несладко! Сверху поливали свинцом, а спецназовцы, уходя от обстрела, двинулись в мою сторону. А еще я должен был эвакуироваться отдельным вертолетом, — так всегда настаивал Хладов и с ним считались, хотя многим это не нравилось. И кратчайший путь к месту посадки вертолета лежал за гребнем. Мне не оставалось выбора, и я полез навстречу огню. Мне повезло: „духи“ заметили движение спецназа и бросились перекрывать им дорогу. Когда я выбрался на гребень, то там „духов“ уже не было: бой шел слева от меня. Я скатился с гребня и бросился к низине, куда должен был опуститься вертолет.

Сергей затянулся сигаретой, желваки заиграли на скулах.

— Я увидел вертушку и потерял контроль над собой. Я бежал, задыхаясь, и орал, как ненормальный. Вертушка зависла над площадкой, до него оставалось метров семьдесят-восемьдесят, — и тут с гребня ударил крупнокалиберный пулемет. Очередь легла позади меня, осколок выбитого пулей камня ударил мне по ноге. Я упал, и очередь прошла у меня над головой. Но это был уже не пулемет. Что это было, я понял, когда поднялся и посмотрел в сторону вертолета. В открытой двери вертолета я увидел бойца нашего подразделения сержанта Красильникова. Он целился из автомата; я увидел, что он стреляет, и пули взрыли землю передо мной. Я снова упал. Над головой пронеслась очередь пулемета: я оказался под перекрестным огнем. Что было делать? И я снова поднялся и побежал к вертолету. Как сейчас помню: поднятая лопастями пыль забивает легкие, — и ужас от близости смерти! Подбегая к вертолету, я увидел, что Красильникова нет в дверях. Пулемет дал еще очередь, пули ударили по шасси и фюзеляжу. Я увидел искаженное лицо летчика: он орал что-то мне, но я ничего не слышал. Я запрыгнул в дверь. Вертолет тут же развернулся в сторону гребня и дал залп НУРСами из УБ. Больше по нам не стреляли.

— А что же Красильников?

— Он лежал на полу весь в крови и хрипел: в него попали две пули калибра 12,7. Я наклонился над ним и услышал, что он пытался сказать: „Прости, Серега, это Хладов… он приказал… сказал, что ты продался… а я не верю… но стрелял… в тебя… прости!“ Когда мы прилетели на аэродром, он уже умер.

— А что Хладов?

— Он встретил меня на аэродроме как ни в чем ни бывало. Попросил меня лично доставить тело Красильникова на Родину, в Алтайский край. Красильников был из верующей семьи, Хладов даже разрешал ему крест носить и отпускал причащаться. Красильников очень боялся, что его не смогут похоронить по христианскому обычаю. Ну, я и отвез его на Родину, похоронили как положено. А в Афган я уже больше не вернулся: Хладов отправил меня на курсы усовершенствования, а потом сделал инструктором подразделения. Короче, я стал „невыездной“. И все эти годы я чувствовал за собой его неусыпный взгляд. Вот так! А теперь он вдруг словно сорвался с катушек и пытается меня убить.