Андрей Дышев - Война закончена. Но не для меня

Вообще, по умолчанию в чужие кишлаки просто так никто никогда не лезет. Властям, как я говорил, там делать нечего. Власть зачастую даже не знает о существовании многих кишлаков, затерянных в пустыне. Туристов и путешественников в Афгане не бывает, но даже если туда сунется какой-нибудь экстремал, он не сойдет с главной автомобильной магистрали, и уж тем более не пойдет в заброшенный кишлак. А вот военные – те да, они на свою голову иногда заходят в дувалы. Наши солдаты ограниченного контингента в свое время часто это делали, выполняя приказы. Солдатам везло, если обитатели кишлака заблаговременно сваливали оттуда, и тогда можно было относительно безопасно послоняться по узким пыльным улочкам и заглянуть во дворы и сараи. Американские солдаты сегодня стараются обходить кишлаки стороной или сравнивать их с землей ковровой бомбежкой. Пендосы для афганских кишлаков – самая лакомая добыча. За убитого солдата талибы отвалят кучу бабла. А можно еще взять в заложники и потребовать выкуп. Кроме того, у пендоса отличное снаряжение, винтовка, бронежилет, электроника, оптика ночного видения – все это можно продать в торговую лавчонку за хорошие деньги или просто обменять на жратву и одежду. Словом, пендос, забредший в кишлак, подобный нашему, – все равно что осетр с черной икрой, попавший на крючок рыбаку в пруду, в котором ничего, кроме пескарей, отродясь не водилось.

А мы сейчас были именно пендосами. И глупая электронная стрелка навигатора требовала, чтобы мы зашли в центр гудящего, как улей, кишлака.

– Склада, конечно, там нет, – размышлял я, разглядывая кишлак через оптический прицел. – Это было бы очень глупо. Все равно что хранить мед в медвежьей берлоге. Тогда в чем смысл? Зачем мы должны туда зайти?

У каждого по двадцать патронов. Всего восемьдесят. Из защиты – только каски. Для бойни в толпе они почти бесполезны. Средств связи нет. Помощи ждать неоткуда. Никаких других приказов, кроме как тупо следовать к точке, переданной нам при помощи SMS, не поступало. Твои действия, командир?

Это я так сам с собой мысленно разговаривал. Здравый смысл и инстинкт самосохранения хором голосили: не ходите туда!! Прячьтесь и ждите внятного приказа! Либо разворачивайтесь и пробивайтесь к туркменской границе, а оттуда – в Ашхабад, в российское посольство. И конец моей карьере, карьере всесильного, невероятно удачливого командира группы спецназа ВДВ…

– За мной, – будничным голосом и негромко произнес я. – Оружие опустить стволами вниз. Держаться плотной группой. Не реагировать на провокации. По возможности ни к чему не прикасаться. Огонь открывать только по моему приказу… И вообще, – после паузы добавил я, – источать из себя флюиды гуманности, дружелюбия и толерантности.

– Командир, – отозвался из-за моей спины Смола. – Последнюю фразу переведи, плз…

– Сделай такое выражение лица, будто ты собираешься перецеловать всех кишлачников в жопу, – вместо меня перевел Остап.

– Заодно и ишаков, – добавил Удалой.

– Нет, – не согласился Смола, передергивая затвор. – Это выше моих сил. Мне проще заставить духов целовать себя в жопу.

– Представлю себе картину, как страшная беззубая старуха хватает своими грязными когтистыми лапами твою волосатую ягодицу, выпячивает синие мокрые губы… – начал было фантазировать Остап, но я оборвал:

– Отставить разговоры!

Мы шуршали камнями, поднимали пыль и приближались к крайнему дувалу. Горячий ветер донес до нас запахи первобытного афганского жилья: горьковатого дымка, овечьего навоза и старческих лохмотьев. Несколько черноголовых пацанов в широких серых шароварах и с пятнистыми от грязи лицами застыли, глядя на нас, а потом резко, как по команде, развернулись и скрылись в глубине сараев. Некоторое время мы никого не видели, но отработанная бойцовская интуиция подсказывала, что за нами следят сотни невидимых глаз.

Кишлак – это крепость. Глухие, бугристые, выщербленные дувалы напоминали неприступные бастионы, а слепые сараи – сторожевые башни. Все замерло, затаилось. Я чувствовал, как Смола, идущий рядом со мной, невольно прижимается ко мне плечом плотнее. Нет, он не защиты искал. Он меня прикрывал. Рефлекс опытного бойца.

Мы зашли в улочку. Ширина – метра три. Справа и слева – глухие глинобитные стены с торчащими из них, словно щетина у бомжа, соломинками. Кругом пусто и глухо, как в танке. Карликовые двери в стенах закрыты. Из щелей смотрят глаза – черные, внимательные, настороженные. Где-то рядом скрипнула калитка, заикал ишак, тявкнула собака.