Андрей Дышев - Война закончена. Но не для меня

Я осмотрел новый прикид своих бойцов. К подобным маскарадам мы давно привыкли. За время нашей бурной службы во что только мы не переодевались. Мы были и моряками, и летчиками, спасателями и врачами. Самый забавный случай был три года назад. Нам тогда пришлось работать в весьма жутком месте, страшнее которого трудно представить. С трех раз не угадаете, где такое находится. В центре Москвы, 31 декабря! Безумные толпы народа, все красивые и пьяные, хлопки петард, файеры, крики-вопли! Не приведи господь… Подняли нас по тревоге где-то в обед, переодели в Дедов Морозов и высадили на Тверской, недалеко от Пушкинской площади. Представляете, какое там столпотворение было? Пистолеты с глушителями мы держали в карманах, и они выпирали оттуда, как… в общем, даже не знаю, с чем сравнить. В красных мешках – мятые газеты для объема. Двое из нас шли по одной стороне улицы, двое – по другой. Приближались к большущему ювелирному магазину. По оперативным данным, банда отморозков готовилась напасть на инкассаторский броневик, их надо было взять живыми, так как на их счету уже было два ограбления, кучу денег где-то спрятали. Милиция расписалась в собственном бессилии: открывать пальбу в таком месте – безумие. Министр МВД кинулся в ноги главкому ВДВ. Никого не нашли, кроме нас. Я был уже чуть подвыпивший, и это, может быть, тогда меня и спасло. Ни одного случайного прохожего не задело. Остап получил две пули в руку, я – одну в живот, под печень. Зато бандитов мы хорошо накормили снегом с реагентами. Народ даже не понял, что произошло. Подумали, что Деды Морозы напились и начали петардами хлопать, толкаться и по снегу валяться.

А к чему это я вспомнил? К тому, что переодевались мы во что угодно, но в американской военной форме еще никогда на задание не ходили. Пока никто из нас не мог с уверенностью сказать: хорошо это или плохо – шляться по Афгану в штатовской форме. Это смотря кого встретим. Если мобильный патруль коалиционных сил на бронетранспортере – это плохо, раскусят нас сразу. Если талибов – еще хуже, те нас даже кусать не будут, сразу попытаются отрезать нам головы. Если кого-то из местного населения – тоже не сахар, тотчас продадут инфу талибам, что-де по пустыне бродят четверо зачумленных янки без средств связи и бронежилетов, и талибы попытаются отрезать нам головы…

– Пошли, парни, – скомандовал я, когда электронная стрелка на дисплее навигатора замерла, указывая направление к заданной точке.

Я зашагал по песку первым. Остап, по давно отработанному порядку, за мной. Смола – чуть правее, Удалой – чуть левее. Привычная, рутинная боевая работа началась.

Через полчаса мы поднялись на окаменевший бархан и застыли на его рассыпчатом, как печенье, гребне.

– Херня какая-то, – произнес Смола и опустил ствол винтовки на локтевой сгиб.

– А этот Фролов шутник, однако, – отозвался Удалой и, опустившись на колено, приник к окуляру снайперской оптики.

– Может быть, ошибка в координатах? – без надежды предположил Остап.

В километре от нас шевелился, как муравейник, оживленный кишлак. Конечная точка, куда мы должны были прибыть, находилась как раз в самом его центре.

– Ну скажи что-нибудь! Ну ответь! – нервно говорил я, включая и выключая смартфон.

Аппарат с запыленным дисплеем молчал. Фролов разговаривал со мной, когда считал нужным.

– Они хотят сказать, что склад с героином – там? – уточнил Остап.

Кого Остап имел в виду под словом «они»? В моем же сознании все зло и нелепость нынешнего задания ассоциировались исключительно с Фроловым. Кондратьев был необыкновенно тонким стратегом и тактиком, его операции всегда отличались логикой и продуманностью, и он не мог нагородить такой лабиринт загадок и вопросов. К тому же его уже не было на свете. «Владимир Владимирович» был для меня малознакомой фигурой, которая еще не зацепилась в моем сознании, и мне было трудно его оценивать. Оставался Фролов – тоже малознакомый, но выразительный и откровенный негатив, который лично отдавал распоряжения. Вот мои виртуальные шишки и неслись в его голову: Фролов что-то начудил, Фролов что-то перепутал, Фролов предатель и подонок.

Постараюсь объяснить, почему я так нервничал.

Афганский кишлак – это всегда притон заговорщиков. В каждом кишлаке – своя банда и свой заговор. Чужаку там почти всегда не поздоровится. Зайти туда легко, выйти – маловероятно. Заговорщики не боятся власти, потому что власть сама их до усрачки боится; заговорщики всегда нищие, голодные и многодетные; заговорщики всегда готовы убить человека или сделать с ним что-то плохое, если это будет им выгодно. Все обитатели кишлака – сплоченные единомышленники. Они сделают свое черное дело в путаном лабиринте дувалов быстро и бесшумно.