Камерон Уэст - Кинжал Медичи

— В Калифорнию. — Я снял трубку.

Джинни тревожно оглянулась и придвинулась вплотную. От ее близости у меня закружилась голова. К черту, сейчас надо думать, как выбраться из этой ямы.

Я набрал номер.

— Cosa vuoi? — хрипло проговорил Дракко.

— Это Реб, — сказал я. — Нас двое, летим в Лос-Анджелес.

Он назначил встречу через час в аэропорту Линате в его частном ангаре. Сорок тысяч в американской валюте, два пассажира.

Мы направились в «Четыре времени года», переоделись. В вещах, несомненно, успел порыться Мобрайт, но они были целы. Мы их собрали, достали из сейфа сумку и отбыли.

Как я и подозревал, мой трюк с тайником на карнизе сработал. Ключ лежал на месте. Я поблагодарил Бога и нашего школьного учителя физики.

Дракко встретил нас в условленном месте. Смуглый, мускулистый, с густыми, закрученными вверх, усами. В элегантном пилотном комбинезоне, может быть, даже от Армани, и зеркальных летных очках.

Я показал переданную Джинни визитную карточку. Он глянул на нее и тут же возвратил.

— Ты знаешь, кто написал твое имя? — спросил я.

Дракко таинственно улыбнулся, показав золотой зуб.

— Если бы я не умел хранить секреты, то мы бы сейчас не разговаривали. Так что успокойся и давай показывай деньги на поездку в Тинзлтаун. [21] Тинзлтаун — «Город мишурного блеска», одно из образных названий Голливуда. А то я человек занятой.

Я извлек деньги. Дракко пересчитал, спрятал. Затем сообщил будничным тоном, что фиктивный план полета оформлен, самолет заправлен, там полно еды и питья и нам не о чем беспокоиться.

Пытаясь унять дрожь в руках, я последовал за ним и Джинни в самолет. Он пожелал нам счастливого полета и прошел в кабину. Мы пристегнулись к комфортабельным кожаным креслам и через пять минут поднялись в воздух. На шестой минуте Джинни не выдержала:

— Чего это вы сжали кулаки в карманах?

— Может быть, вы займетесь переводом? — ответил я вопросом на вопрос.

Она смотрела на меня, скрестив на груди руки.

— Просто в самолете мне немножко не по себе, — сказал я. — Вот и все.

— Это ясно. Но почему?

— Джинни, если на сухие листья через увеличительное стекло навести солнечный зайчик, они загорятся.

— Интересное наблюдение. Ладно, сменим тему. Кто эта Мона?

Я посмотрел в окно на мерцающий город внизу.

— Близкая подруга Марты Белл Такер.

— А кто такая Марта Белл Такер?

— Тут объяснять дольше. Дело в том, что после пожара я остался совсем один и…

— Что, никаких родственников? — прервала меня Джинни. — Ни дядей, ни тетей?

— Был дядя с материнской стороны. Но ему я не был нужен.

— Почему?

— Не знаю. Такой, видно, человек. Мама рассказывала, что он сбежал из дома в шестнадцать лет, стал мотогонщиком. Но там что-то не сложилось, и он пересел на грузовик. Кто-то сообщил, что дядя Делл — водитель-дальнобойщик. Больше ей ничего о нем не было известно. Так что дядю даже разыскивать не стали.

— Бедный мальчик, — проговорила Джинни.

— Не нужно меня жалеть. Все это было давно. Меня собирались взять под государственную опеку, но тут возникла Марта и…

— Усыновила вас.

— Не совсем усыновила, но что-то в этом роде.

— А кто она?

— Профессор-математик. Преподавательница в университете Вандербилта. У нее училась моя мама. Они подружились и все время поддерживали связь. Встречались редко, но звонили друг другу, переписывались. Мама посылала ей фотографии, вначале моего папы, потом мои. О пожаре Марта узнала из телевизионных новостей.

— Она была замужем? — спросила Джинни.

— Да. Но к тому времени овдовела. Ее муж умер от инфаркта. Она переехала и теперь преподавала в Калифорнийском университете в Беркли. Детей у них не было.

— Как она к вам относилась?

— Хорошо. Правда, заставляла учить математику. Особенно свирепствовала насчет геометрии. Это была ее страсть. Поэтому и подружилась с Моной Кински. Та тоже была помешана на графических образах.

— Марта жива?

Я вздохнул.

— После школы я поступил в Беркли, на факультет истории искусств. Марта умерла за две недели до выпускного вечера.

— Да… некому было за вас порадоваться.

Я не ответил. Прошла минута.

— Как она умерла? — спросила Джинни.

— Снимала во дворе с веревки выстиранную кухонную скатерть и упала. Остановилось сердце.

— Кто ее обнаружил?

— Я. Она лежала в траве, накрытая скатертью. Угол зажат в руке. Лицо безмятежное, спокойное.

— И что вы?

Об этом я не говорил ни с кем, даже с Арчи, но эта девушка, эта странная зануда выскребла все мое нутро. Передо мной возник двор и Марта. Траву нужно было подстричь, и я собирался это сделать в уик-энд. Она лежала в высокой траве.