Иван Стрельцов - Бандитские игры

Я выбрался наружу и приветливо поздоровался с сидящими на лавке:

— Доброго здоровья, мужики.

— И тебе того самого, — ответили мужики, продолжая невозмутимо курить. Я сделал шаг вперед, чтобы лучше разглядеть курящих. Сзади раздался щелчок открываемой дверцы, это Андрюха вышел меня подстраховать.

Смеркалось, но еще не настолько, чтобы не различить лиц сидящих напротив. Это были настоящие работяги, труженики: жилистые, узловатые руки, обветренные лица и колючие недоверчивые глаза.

В центре сидел дедок лет шестидесяти с седой реденькой бородой, одетый в черную стеганую фуфайку и теплые ватные штаны, заправленные в кирзовые сапоги. На голове у старика была старая кроличья шапка-ушанка с театрально загнутым вверх одним ухом. Двое других, сидящих по бокам от дедка, были моложе его и одеты более прилично. Левому лет пятьдесят, он был в короткой коричневой куртке и рябой кепке, примелькавшейся нам сегодня. Похож на деревенского водителя. Правый был одет в длинную теплую куртку темно-синего цвета с блестящим воротником из искусственного меха, на голове шапка из серой норки, сдвинутая на затылок, на нем были новые джинсы, заправленные в модные полусапожки со змейками «молний» по бокам. Он смахивал на фермера.

— Мы вот заблудились тут, — не очень уверенно произнес я, делая еще шаг вперед.

— Редко кто в наших краях блукает, — громко прогово рил тот, которого я окрестил фермером, стряхивая демонстративно пепел на землю.

Мой взгляд упал на окурок. Конечно, я не думал, что даже в такое бедственное время на дальних хуторах народ курит самокрутки. Эти курили сигареты с фильтром. Но странность оказалась в другом: перед коричневым фильтром, за жатым крючковатыми пальцами, поблескивал золотой ободок. Отличительная черта некоторых дорогих импортных сигарет.

— Я думаю, мы тоже дорогу найдем, — проговорил я, делая шаг назад и мысленно жалея, что Андрюха не за рулем, хотя как знать — сейчас двое против троих…

— А может, заночуете, мы гостям всегда рады, — бросая себе под ноги окурок, произнес сидящий в центре дедок. Я перевел взгляд на падающую горящую точку, и тут же что-то острое уперлось мне в бок.

— Не шевелись, сука, проткну, как жабу, — прохрипел мне на ухо незнакомый голос.

«Фраза о гостях была условным сигналом», — подумал я, и дальше в ход пошли лишь наработанные за долгие годы рефлексы. Резкий разворот всем корпусом против часовой стрелки — и стальной клюв ножа, распоров кожу моей куртки, проходит в пустоту. На развороте я ловлю нападавшего ударом локтя снизу в челюсть. Удар попал точно в цель, молодой со стоном падает, а я успеваю добавить «хуком» с левой в ухо, чтобы наверняка.

Но это еще далеко не конец поединка. Откуда ни возьмись, появляются новые противники. Молодые, старые, черт их гам разберет, уже стемнело, и видны одни лишь силуэты. Я вертелся, как волчок, вырываясь из захватов, отражая чужие удары и нанося свои, не жалея ни себя, ни противников. Слышались охи, вздохи, хлюпанье и чваканье, как будто месили грязь. Я дрался, мечтая о секунде передышки, чтобы выхватить пистолет из-под куртки, но перерыва не было.

Рядом грохнул тяжелый удар о железо, ясно — Андрюха приложил кого-то мордой о капот «Шевроле». Ему, видно, тоже не сладко, до пистолета под мышкой не дотянуться, а Картунов, конечно, не воспользуется автоматом. Это была последняя моя мысль. Кто-то обхватил меня сзади, кто-то другой сбил с ног подсечкой. И тут навалились сверху несколько тяжеленных тел, пахнущих потом, куревом и перегаром. Минута — и десяток крепких рук разложили меня, что девственницу-весталку на шабаше сатанистов.

Недалеко от меня слышалось приглушенное пыхтение и какая-то возня. Понятно, Андрюху раскладывают.

Захлопали дверцы нашего «Шевроле». Визг изавлекаемого из салона вице-мэра… Это было последнее, что я помнил: удар тяжелым ботинком меня вырубил…

Как очухиваются после удара ботинком? Тяжело. Особенно если лежишь в сыром подвале, связанный по рукам и ногам, да еще лицом вниз. Несколько раз я приходил в себя и тут же снова впадал в прострацию.

Наконец сознание вернулось ко мне совсем, голова гудела, во рту с воткнутым кляпом еще оставался горьковато-соленый вкус крови. Саднила левая скула. Тупо болели помятые ребра.

Я огляделся — темень, хоть глаз выколи.

Попробовал обследовать пространство вокруг себя, двигая головой во все стороны. Нет, безрезультатно, да и не очень посмотришь по сторонам, когда руки привязаны к жердине, уложенной на плечи, а ноги согнуты в коленях и тоже притянуты к этой жердине. Профессионально, суки, связали. Пытаясь развернуться, я совсем ослабел и снова впал в забытье.