Аслан Кудабаев - Сила одного

То же самое, вполне вероятно, ждало и Данко. Но у него в отличие от молодых солдат было одно немаловажное преимущество: он знал теперь все обстоятельства той ситуации, в которой сейчас находился. Знал, с кем он имеет дело. Знал, чего ему следует опасаться, и приблизительно мог догадываться, что именно ему может улыбнуться удача. Сейчас единственное, на что мог надеяться Данко, что бандиты не прибьют его сразу. И не станут накачивать наркотиками, как других, попавших им в руки солдат. Хотя бы какое-то время. Ведь Данко прежде всего нужен им для другого. Они думают, что он, Данко, имеет непосредственное отношение к другой, неизвестной им группировке. И если бы для бригады Николая не была бы столь важна эта информация, Данко вряд ли лежал бы сейчас здесь и прикидывал, какие у него могут быть шансы.

А шансов у Данко было немного. Если откровенно— почти никаких.

Превозмогая адскую боль, из которой, казалось, состояло все его тело, Данко, прихрамывая и еле сдерживаясь, чтобы не стонать, с черепашьей скоростью обошел и ощупал всю эту комнату— камеру. Как оказалось, затем только, чтобы окончательно убедиться, что выбраться отсюда, кроме как через наглухо запертую дверь, абсолютно невозможно. Даже если бы он обладал полным набором для горных работ, порубить опоясывающие этот каменный мешок железобетонные стены было бы не больше шансов, чем начать их ковырять пальцем прямо сейчас.

К тому же физическая форма Данко, в чем он убедился прямо сейчас, была немногим лучше, чем у какого-нибудь столетнего полупараллизованного старика. Совершить побегв таких условиях было таким же фантастическим делом, как без скафандра высадиться на Луну. Видимо, в том же самом были уверены и бандиты. Поэтому никой охраны к его комнате не приставили. В этом Данко тоже был твердо уверен. Мог бы поспорить с кем угодно на миллион. За все то мучительно тянувшееся время, которое он здесь провел, с той стороны двери до сих пор не раздалось ни звука.

До сих пор…Но вдруг наполнявшую камеру густую тишину разрезал первый услышанный Данко с того момента, как он пришел в себя, звук. Этот звук было трудно перепутать с чем-то другим: откуда-то сверху, издалека, раздавались ритмичные и дробные звуки шагов спускающегося по лестнице человека. Шаги становились все ближе и громче, пока, наконец, не остановились у ведущей в камеру стальной двери. Затем раздался оглушительный лязг проржавевшего до последней степени замка. В камеру Данко скользнул луч света электрического фонарика, за которым ослепленный из-за пребывания в темноте Данко не столько различил, сколько как-то осязаемо почувствовал два человеческих силуэта.

— Давай поднимайся! — рявкнул на него сиплый голос. — Если думаешь, что мы потащим тебя на себе, ты сильно ошибаешься! Могу порадовать: тебя сегодня тоже ждет хорошая банька! Наверняка после нее спускаться сюда тебе уже не придется.

Тот, кто говорил это, судя по голосу, был похож на типичного гробовщика— и речи его были соответствующие. Второй своей долговязой, худой, зловеще выделявшейся даже во тьме фигурой был похож, скорее, на палача. Он и был, судя по всему, палачом. Такой же мрачный и молчаливый. Такой зарежет невинного и потом даже не вспомнит. Данко заключил это из того, как грубо тот подошел к нему и без всяких лишних слов с силой столкнул на бетонный пол. С трудом Данко наконец поднялся. Оказалось— лишь для того, чтобы получить в спину увесистый пинок. Но отчаянное положение, в котором он оказался, и сама экстремальность создавшейся сейчас ситуации придали Данко силы— на этот раз он не упал. Хотя и с трудом, но устоял на ногах.

Никто не знал его имени. Вернее, его настоящего имени. Все звали его— Родион. Он сам представлялся так. А еще его звали Шрам. За длинный широкий шрам, пересекавший его правую щеку.

Его внешний облик— высокий рост, широкие плечи, квадратная челюсть— говорил о явно не мирном происхождении шрама.

Говорили, что он воевал в Чечне. Но когда, где именно и— главное— за кого, этого спрашивать у него никто не решался. Даже бесшабашный Холеный, его правая рука.

Шрам появился здесь несколько месяцев назад. Приехал неизвестно откуда. И довольно быстро сошелся с крепкими, спортивного вида ребятами, заправлявшими в этом районе города и бывшими завсегдатаями “Медеи”— центрового в этом райончике кабака. Но Родион, или, как его чаще стали называть, Шрам, сошелся с местными братками не за кружкой пива— сначала они, как это и водится, встретили его как чужака. Им сразу не понравились его твердые и уверенные манеры.