Андрей Дышев - Горячая тень Афгана

— А это не ошибка? — спросил я.

— В каком смысле? — не сразу понял Бленский. — Что он сам себя?.. Нет, исключено. Я хоть и не спец, но скажу: таких ран я еще не видел. Это не боевая, это рана самоубийцы. Видишь, вокруг отверстия розовый кружок? Это след ожога, он остается только тогда, когда ствол прижимаешь к телу.

А когда стреляют с расстояния, то у пули почерк совсем иной. Да и кабинет был заперт изнутри, внизу дежурный сидел.

«Почему я не хочу поверить в то, что это самоубийство?» — думал я, следом за Бленским выходя в коридор. Может, потому, что мои мозги уже насквозь криминализированы, как у какого-нибудь старого сержанта из Скотленд-Ярда. Если бы его убили, мне легче было бы воспринять эту смерть — логичную, ожидаемую и предсказуемую, и я вновь чувствовал бы себя охотником, окруженным стаей волков. А самоубийство — это что-то непредвиденное, относящееся к совершенно иной области, не имеющей ничего общего с преступностью, на которой я уже просто зациклился. Наверное, это как-то связано с совестью… А этот Бленский, в общем-то, неплохой парень. Зря я так к нему.

Мы вернулись в кабинет. Я сел за стол и залпом выпил остывший чай.

Два «ГАЗ — шестьдесят шестых», крытых брезентом, выехали на бетонку и остановились у арыка, коричневая гладь которого морщилась рябью от надрывного стона лягушек. Тент не давал тени и не приносил прохлады, и я спрыгнул с кузова на бетонку, отошел подальше от смрада протухшей воды и, прикрывая глаза ладонью, стал рассматривать самолеты, дрожащие в раскаленном воздухе.

Встречать военный борт — дело неблагодарное. У военной-авиации нет расписания, самолеты взлетают по команде начальников, в полете могут неожиданно изменить курс, приземлиться совсем не в том аэропорту, где их ждут. Я был готов к этому и настроился на долгое ожидание.

В тени широкого крыла припаркованного «Ила» было легче, но из-за шасси неожиданно показался одуревший от жары часовой и издал какой-то отпугивающий звук. Пришлось вернуться к машине и сесть на бетон, напоминающий раскаленную сковородку, в тени колес.

В отличие от взлета посадка у самолетов не сопровождается диким ревом, и я не заметил, как тяжелый грузовой «Ил», напоминающий дельфина, коснулся колесами посадочной полосы, и только когда с тихим свистом он подкатил к стоянке, бросив гигантскую тень на грузовики, я вскочил на ноги.

Несколько офицеров из числа встречающих медленно шли к рампе, открывающейся черным зевом. Под крыльями проскочили два зеленых «УАЗа», с визгом тормознули.

Я тоже пошел к «Илу», оглядываясь на рулежку, по которой к самолету подъезжали автомобили. Серебристого «Ниссана» не было.

По рампе стали спускаться люди: офицеры в камуфляже, великовозрастные солдаты с измученными пьянкой и полетом лицами, гражданские, навьюченные сумками и чемоданами. Расталкивая прилетевших, я поднялся в прохладную утробу самолета, встал с краю, чтобы не мешать.

Своеобразный запах самолета, не похожий ни на какой другой, вызвал в душе букет чувств. Вдруг мучительно захотелось нагрузить себя сумками и чемоданами, зайти поглубже в утробу «Ила», — занять место на скамейке, где-нибудь поближе к иллюминатору и через некоторое время оторваться от этой знойной земли, глянуть сверху на нее в последний раз и навеки забыть — вместе с грохотом автоматных очередей, взрывов мин, со стонами раненых и трупами, завернутыми, как леденцы, в фольгу, и думать уже — только о том, что впереди — о пронзительно-синем море, смехе чаек, визге детей на переполненных пляжах и брызгах пенящихся волн, напоминающих брызги шампанского.

Большая часть пассажиров уже вышла. Техники скидывали крепежные сети с ящиков, стоящих в середине салона, готовили к выгрузке багаж. Беспрерывно сигналя, к рампе задним ходом подъезжал грузовик, солдаты, сидящие в кузове, откинули крышку борта. Кто-то бесцеремонно кинул мне картонную упаковку. Я поймал ее и передал солдатам на грузовике. Одной упаковкой дело не закончилось, и мне, чтобы не привлекать внимание, пришлось некоторое время заниматься погрузкой. Я увлекся и не сразу заметил, как к рампе подрулил серебристый «Ниссан».

— Черт возьми! — закричал какой-то экзальтированный военный с голым торсом, когда я, поправляя на себе куртку, спрыгнул на бетон, — Все на хрен разбежались, а грузить кто будет? Мне, что ли, это больше других надо?

Я обошел грузовик, застегнулся на все пуговицы и вошел в образ только что прилетевшего пассажира, которому все здесь в новинку, и он понятия не имеет, куда идти и что делать дальше.