Андрей Дышев - Горячая тень Афгана

Первую половину письма можно было бы вообще убрать — в ней Анна излишне подробно описала, как блестящее владение испанским языком помогло ей устроиться секретарем в фирму «Гринперос». «Мне предстоит большая работа, — писала Анна. — Как сказал новый шеф, мы будем готовить крупную партию товара к отправке за рубеж, и поэтому мне предложили недели две-три пожить в офисе. Выделили отдельную комнату на втором этаже, от которой я просто без ума. Представь себе: просторная, пятиугольная, в ней два окна с полукруглым верхом. От самого потолка до пола ниспадают тяжелые шторы, подвешенные на карнизе, изогнутом, так же, полукругом, отчего у штор получается объем. Выглядит это в сочетании с огромным, на всю стену, подлинником Глазьева-младшего, на котором Иисус в терновом венке страдает у ног Пилата, просто потрясающе! Такого униженного лица у Христа я не видела еще никогда в жизни». И два листа мелким шрифтом — в том же духе, подробное описание трехэтажного особняка и его комнат. По своей природной недальновидности я мысленно упрекнул Анну в многословии и — неумении сосредоточиться на чем-то одном, самом важном. Но спустя время я добрым словом вспомнил это письмо с пространными упражнениями в словесности.

Вторую часть письма я прочитал несколько раз, пока не запомнил его почти дословно, а затем сжег на пустыре с надеждой, что до меня никто больше не вскрывал конверт.

«Два дня спустя меня пригласили на VIP-прием. Стол был шикарным: сначала „а-ля фуршет“ на газоне перед парадным входом с колоннами, а как стемнело, мы перешли в зал, где вокруг нас крутилось не меньше десяти официантов… (Часть текста, где идет подробное перечисление яств, я пропускаю.) Было человек тридцать пять — сорок, треть из них — дамы всех возрастов и комплекций. Сначала не меньше часа при гробовом молчании звучали только поминальные тосты о недавно застреленном „ведущем специалисте“ компании Серже Новоторове, причем произносил тосты некий господин, которого, как и почти всех остальных, я видела впервые. Все называли его Князем, и я сначала подумала, что это либо титул, либо кличка, но потом выяснилось, что его в самом деле так зовут. Князю — под пятьдесят, он совершенно лыс, даже брови не растут. Был одет безвкусно, как попугай — бежевые брюки, зеленый пиджак, черная рубашка и оранжевая „бабочка“. За весь вечер не выпил ни капли спиртного — только пепси, да сигареты тянул одну за другой.

Я думала, что не выдержу этой гнетущей атмосферы и обязательно подавлюсь куском, но, наконец, спиртное дало свои результаты, настроение у народа повысилось, в угол зала, как с потолка, свалился камерный оркестр, и зазвучали „Времена года“ Вивальди.

Тут-то референт взял меня под руку и подвел к Князю — представлять. Видимо, Князь знал обо мне все, потому как вполне удовлетворился моим поклоном и именем. Он взял меня под руку, подвел к столу, налил шампанского. „Вы близко знали Сержа?“ — спрашивает он. А я не понимаю, что он имеет в виду. Может быть, его интересовало, спала ли я с ним? Я ответила, что видела его, к величайшему несчастью, лишь один раз за несколько дней до его смерти. Князь вскинул вверх то место на лице, где должны быть брови, и спросил с кривой ухмылкой: „Вы сказали — к несчастью? Неужели вам и в самом деле жалко этого подонка?“ Вот такие повороты.

Я моргаю глазками, судорожно пью шампанское, не знаю, как мне отреагировать. Он снова усмехнулся, потрепал меня, как девочку, по щеке. А потом я такое увидела, что едва на пол не села. В дверях появился какой-то клерк, негромко позвал Князя, поднял руку вверх и кивнул, как бы подавая сигнал. И вслед за этим в зал вошел сам папочка твоей красавицы Валери — колумбийский мафиози Августино Карлос!

Мне в руки шел редчайший, уникальный шанс завоевать полное доверие Князя. Нельзя было терять ни секунды, и я даже не подумала о том, насколько это этично и принято ли вообще так себя вести в этом кругу. Князь широкими шагами подошел к Августино, они обнялись. Тот выглядел потрясно — седой, бронзоволицый, с фарфоровыми зубами, одетый в белый костюм-тройку, ворот красной шелковой рубашки отложен, на пальцах — золотые перстни. Князь не стал представлять публике Августино — многие даже не заметили появления в зале нового гостя. Они уже выходили из зала, как я почти бегом рванула к Августино. „Сеньор! — сказала я по-испански, преграждая ему — дорогу. — Я до сих пор не могу забыть того счастья, какое испытывала, работая на вашей вилле в сельве! Как я рада видеть вас в России!“ В общем, что-то в этом роде. На какое-то мгновение по лицу Князя пробежала тень. Он нахмурился, мой поступок ему не понравился. Но Августино вспомнил меня, очень приветливо улыбнулся, ответил, так же, по-испански, что я выгляжу просто очаровательно и он всегда будет рад видеть меня у себя на вилле. Я сделала глубокий реверанс. На том мы и расстались. Потом я встала у окна, слегка сдвинула край шторы и стала следить за парадным входом. Там, в свете фонарей, блестела белая машина, рядом с ней кучковалась группа охранников. Минут через пять к машине по ступенькам сошли Князь с Августино, постояли еще немного, выкурили по сигарете. Затем Августино протянул Князю свой миниатюрный кейс, пожал ему руку и сел в машину. Вот так, нежданно-негаданно, я напомнила о себе своему бывшему хозяину и подчеркнула свою значимость в глазах Князя.