Михаил Серегин - К строевой - годен!

– Здесь третья рота, – комиссия спустилась на первый этаж. – И химики, – напомнил подполковник, – подразделение так себе, ничего выдающегося.

Почуяв неладное, генерал довольно заурчал:

– Идем, идем, подполковник, – и сам дернул дверь, приглашая комбата войти первым.

Простаков после соревнований по литрболу против сторожа на стройке проспал почти сутки. Здоровяка никто не трогал, чем он очень был доволен, когда проснулся.

Двинувшись прогулочным шагом в сторону туалета, Леха пытался вспомнить, сколько же он вчера усосал. Внимание его было рассеяно. Примерно на полпути на него неожиданно начала падать земля, но Простаков вовремя поставил ногу впереди себя, благодаря чему и не упал. С чего бы это его повело в сторону стоящего на тумбочке дневального из первого взвода мотострелков, он объяснить не мог.

Входная дверь начала открываться, Алексей обернулся и, засмотревшись на входящего генерала, снес плечом солдата, успевшего все же рассмотреть входящее начальство и крикнуть: «Смирно!»

В результате перестановки на посту оказался не дневальный со штык-ножом на поясе, а «гулливер» в пьянючем виде, в майке, шлепанцах и штанах, подхваченных поясным ремнем.

Боец, которого небрежно удалили с поста, бросился поправлять свою форму, но на его манипуляции никто не обращал внимания.

Офицеры заполнили коридор и полукругом расположились перед вытянувшимся в струнку и задравшим подбородок, так чтобы не видно было пьяных глаз, Простаковым. Леша засек наконец и подполковника, и генерала. Тумбочка была пуста, надо было спасать положение. Ну и что, что не по форме, главное – человек на посту.

– Что это! – заорал Стойлохряков. – Уйди с поста, боец!

– Не надо, – генерал подошел к Алексею. – Вот по кому десантные войска плачут.

Веретенко большим пальцем стал давить на подбородок Простакова, пока его глаза не стали смотреть вниз, аккурат на главу комиссии. Генерал заулыбался.

– Пьяная рожа. Хорошо живете, подполковник.

Огорченный тем, что его разоблачили, Леша сошел с небольшого возвышения, обозначающего пост, и истинный дневальный тут же занял свое место.

– Ты чего здесь шляешься?! – снова набросился комбат, улавливая за спиной частые хмыканья и похохатывание.

– В туалет шел, – промычал Простаков.

– Ну так пошли, – генерал направился первым, заложив руки за спину. Следом за ним Простаков и лишь потом подполковник и остальные.

Яркий свет ударил по глазам, когда Веретенко отворил обычную обшарпанную дверь, каких в армии тысячи.

Прищурившись, он некоторое время стоял на входе, затем осмелился сделать шаг вперед.

Стойлохряков оттеснил рядового в сторону и вошел вторым.

«Ну, хоть здесь-то все в порядке», – первое, что подумал подполковник. И только затем стал ошарашенно оценивать представшую картину.

Склонившись над раковинами, трое солдат спокойно умывались и переговаривались друг с другом. Увидев в зеркало неожиданных гостей, они благоразумно закончили и, так как выйти не было никакой возможности – не распихивать же стоящих в проходе, – не знали, что им делать.

– Продолжайте, – разрешил генерал.

Резинкин снова повернулся к раковине, дернул за цепочку, включающую светильник, и отвернул хромированный кран.

– Здорово вы придумали, подполковник, – инспектор был доволен. – Учитесь, товарищи офицеры, как надо проявлять заботу о личном составе. Везде кафель.

Кафель действительно был везде. Пол был выложен черными большими плитками с белыми прожилками, а стены покрывала приятная голубая с розовыми вензелями.

Все пятнадцать раковин были нежно-розового колора, заманивая ополоснуться. Сплошной полосой шли зеркала, над которыми располагались большие бра с хрустальными плафонами и подвесками. Потолок был облеплен белой плиткой. Венцом программы была большая, сверкающая, подобно одному большому драгоценному алмазу, хрустальная трехъярусная люстра на восемь плафонов, на которую без слез нельзя было смотреть.

Генерал подошел к одному из кранов и с удовольствием отвернул его. Вода с тихим журчанием полилась через рассеиватель.

Затем он подошел к крайнему умывальнику и взял шланг с насадкой для душа.

– Это для того, чтобы ноги мыть, – пояснил, не вынимая щетки изо рта, Резинкин.

В это время комбат в сотый раз проводил по лицу тяжелой ладонью, умываясь насухую. Он не мог не узнать эту люстру, эти светильники, которые они вместе с майором Холодцом заказывали в одной из самарских фирм. Эти розовенькие раковины, что закупали для всех офицеров. А кафель... Черный кафель так нравился его жене, а ему голубой. Он снова посмотрел наверх. Какую же красивую он выбрал по каталогу люстру. У него есть вкус.