Михаил Серегин - К строевой - годен!

– Нет. Может, взял отгул? – предположил Фрол.

– Чтоб напиться, – добавил со своего места детина.

Толстый доктор в мятом белом колпачке смотрел то на одного, то на другого.

– Дрищем?

– Так точно, – звонко ответил Простаков. – Красивый у вас в коридоре папоротник.

– Пальма, – поправил врач.

Перед кабинетом доктора росло шикарное дерево в кадке. Леха никогда таких растений вживую не видел и поспешил восхититься.

– Чего ели?

Фрол сразу отмел все подозрения.

– Ничего, как все, в столовой.

– Ладно. Полежите неделю. Полопаете левомицетин.

В кабинет к доктору вбежал бешеный Большебобов.

– А!!! Вот вы где, ублюдки-выблядки! Животики болят?

Фрол не на шутку перепугался и вцепился в крепкую руку товарища, ища защиты.

– Я вас, мать вашу... ой!

Капитана повело.

Доктор поднял с места свой живот и перегнулся с интересом через стол.

– Что с вами, товарищ капитан?

– Что-что?! Дрисня! Где туалет?

– Прямо и направо, нет, налево, налево, перепутал.

Командир метнулся на выход. Тот же симптом накрыл и Фрола. Мелкий помчался за Большебобовым.

Врач закричал вслед:

– Там только одно место!

Бегуны пронеслись по коридору. Фрол на повороте обошел командира.

Большебобов не мог поверить. Солдат сидел на так нужном ему плацдарме и согнать его не представляется возможным. Если он пошевелится, то все, что внутри, немедленно окажется в штанах.

– Извините! – оправдывался Фрол, делая свои дела.

– Быстрее, курсант! – орал капитан, перемежая слова громкими пуками.

– Никак не закончится, – оправдывался Фрол, не слезая с унитаза.

Леху тоже приперло, но бежать ему было некуда.

Доктор стал с интересом наблюдать за «двойным Иваном», мечущимся по пустому коридору.

Леха отдувался, как паровоз.

– Я больше не могу, – кряхтел он.

– Сможешь-сможешь, – ухмылялся военный медик, – никуда не денешься.

– Не могу! – Простаков запрыгнул на кадку с пальмой и стал расстегивать штаны.

– Только не туда! – Врач устремился к солдату.

Их не зря учили делать все быстро. Леха заголил зад и прямо на глазах у приближающегося толстяка осквернил любимый куст доктора.

– Сволочь, скотина, что ж ты делаешь?!

За спиной доктора по коридору пронесся, хромая, Большебобов. Врач обернулся.

– Суки, сволочи, засажу! – орал он, а из-под брючины текло на пол.

Простаков подтерся листочками и соскочил, довольный, на пол.

– Да, что... да что это такое, – бормотал толстяк в мятой шапочке. – Нападение засранцев на медчасть.

Фрол вышел довольный.

– Теперь и помирать можно спокойно, а, Леха? Как думаешь, что нас ждет?

Простаков почесал пузо.

– Жопа.

Измученный животом капитан поставил перед собой не менее утомленных Леху и Фрола.

– По закону вам грозит дисбат. Вам там самое место. После того как вы приняли присягу, судить вас будет не гражданский суд, а военный. Но мы, простые русские офицеры, стараемся сор из части не выносить на всеобщее обозрение, а вывозить подальше на машинах. У кого из вас знакомство с генералом Серпуховым?

Леха молчал. Понятное дело. Ему участь полегче, а Фролу? На самом деле в дисбат отправят. А это ведь тюрьма в тюрьме.

– Молчите? Видать, крепко сдристались на моих соленьях. Так тому и быть. Направляетесь в поселок Чернодырье. В химвзвод. Делать из вас сержантов – то же самое, что пытаться выстругать из полена настоящий автомат. Не получится, материал не тот. Из бревен, ребята, ружья не делают, а из говна пули не отливают.

– Как вы догадались, товарищ капитан? – Фрол не понимал, где они лажанулись.

Большебобов молчал, в то время как Простаков расплылся в улыбке.

– Я понял, товарищ капитан, – басил Леха, – я ж охотник. Вот найдешь в лесу метку медведя – и можно по ней определить, что он ел.

Капитан цыкнул языком.

– Молодец, рядовой. Теорема была доказана, когда я догадался сравнить в сортире свое с вашим. Ели мы одно и то же.

Грязные и усталые, они ввалились в казарму. Долбаный «ЗИЛ» с пересаженным сердцем проснулся только за полночь. Прапорщик Евздрихин, довольный результатом, даже довез их на своем «уазике» до казармы.

В отдельном взводе радиационной, химической и бактериологической защиты (РХБЗ) никто не спал.

Резинкин вошел в темноту последним. Тут же включился свет, и он увидел, что наступает своими грязными кроссовками на расстеленные в виде дорожки солдатские одеяла.

– Гадить кончай, – кто-то обиженно прогундел с верхней койки.