Максим Шахов - Пуля в подарок

– Да пошел ты! – буркнул себе под нос Тарасов, выходя из здания штаба.

Мимо пробегал солдатик с картонным ящиком на плече.

– Эй, боец! – окликнул Артем. – Мобила есть? Дай позвонить!..

Комбат «Шишкина леса» отозвался сразу.

– «Двухсотые» пришли, – узнав голос Тарасова, прогудел в ответ Мезенцев. – И Шурави с Багратионом вернулись. Злые, как черти… О том, что ты жив, мне уже доложили.

– Как действовать, товариш полковник? – спросил Артем. – Сижу на базе, как огурец в жопе.

– И сиди, пока не отзову, – ответил полковник. – Мне из Генштаба звонили… Ладно, об этом потом. Жди, капитан, дальнейших распоряжений. Все.

Было понятно, что Мезенцев многое недоговаривает.

Тарасов вернулся в модуль и принялся слушать радио. Москва передавала легкую музыку.

– Она очень красивая…

– Кто?

– Да Грузия! Вон, внизу!..

Они прилетели в Тбилиси солнечным днем. Золотые и бронзовые стояли деревья. Вилась вдалеке извилистая лента синей реки. Пилот заложил поворот, и «Боинг» пошел на посадку. Темно-зеленые квадраты становились далекими виноградниками. Многоэтажки центра бросали медовые жаркие блики.

Их ждали у здания аэропорта, сразу за таможенным терминалом. Тощие сумки гостей из Украины не заинтересовали выбритого до синевы чиновника. Сашко и Дмитрусь, помахивая свеженькими паспортами, подошли к мрачного вида типу с табличкой в расставленных руках: «Ласкаво просимо!» Подивившись такому почету, рекруты поступили в распоряжение грузинских посредников.

Их провезли по городу в герметичном кузове микроавтобуса, так что тбилисских красот Дмитрусю и Сашку увидеть не довелось. Где-то за городом, между неправдоподобно зеленой живой изгородью и каменной стеной, их пересадили в джип и повезли в сопровождении молчаливого кавказца. Сквозь тонированные стекла солнечный свет казался багрово-красным. Потом была горная тропа, ощетинившийся пулеметами грузинский блокпост, с командиром которого провожатый имел длинную темпераментную беседу на родном языке.

– Умар, через два часа уже приедем, – по-русски, но с характерным акцентом проговорил в трубку мобильника провожатый.

И было у львовских хлопцев боевое крещение. На второй день после прибытия в лагерь Умар приказал им добить пленных – захваченных ночью бойцов российского СОБРа. Пока Сашко и Дмитрусь переглядывались и посматривали то на снаряженные «калаши», то на равнодушных лопоухих пленных в покрытой бурыми разводами камуфляжной форме, полевой махнул рукой, и от группы разношерстных боевиков отделился паренек с видеокамерой в руках. Хлопая огромными растоптанными ботинками, он бойко подошел, расчехлил свою «соньку». Засветился злой красный глазок: камера поймала в кадр небритые растерянные лица рекрутов-украинцев.

– Давай! Стреляй москалю в голову! – весело крикнул Умар, натягивая на бритое темя свой любимый черный берет. – Ну, нажимай, воин! Не стесняйся! Ты ведь за этим сюда приехал!

Сашко неловко приблизился, скулы его свела судорога. Он вскинул ствол и ударил очередью по разлетающейся, как арбуз, мигом превратившейся в кровавое месиво голове пленного.

– Молодец! – поощрил полевой. – А ты хорошо снял, мальчик?.. Давай-ка ты теперь! – обратился он ко второму новобранцу.

Издали дружно загоготали боевики.

Дмитрусь глубоко вздохнул, зажмурился и нажал на спуск. Его «калашников» стоял на одичноных. Выстрел прогремел, ударился о скалы, вернулся густым эхом…

Когда Дмитрусь открыл глаза, пленный лежал навзничь с черно-красной дырой в середине груди. Пятно крови плыло по хитрому узору камуфляжа – так, будто по подробной тактической карте растекалось пятно пролитого кем-то вина.

– Добро пожаловать в команду! – белозубо улыбался Умар, а его бойцы торопливо утаскивали за ноги убитых, доволокли до обрыва и столкнули вниз.

Вечером они сидели у костра и пили водку, отхватывая шматы баранины с поджаренной целиком туши. В голове у Сашка и Дмитруся гудело от выпитого и пережитого, а Умар, из вежливости перейдя на русский, повествовал о подвигах своего отряда в последнюю войну. Снайпер по имени Доку уже учил Дмитруся говорить по-чеченски. Сашко курил сигарету за сигаретой, и ему казалось, что табачный дым пропах кровавым бараньим мясом. Бойцы взрывались добродушным хохотом, когда новобранец смешно коверкал незнакомые слова. Потом ели говяжью тушенку и пили водку. Умар горячо говорил о завтрашнем дне – операция, которую планировал полевой, заставит Россию снова заговорить об Ичкерии… Бойцы кивали в такт словам командира.