Александр Белов - Поклонение огню

Однако бортовые системы, надо полагать, сообщили английскому пилоту об опасности. Он резко увеличил скорость и нырнул вниз. Вырвавшиеся из-под днища Яка пули ушли в пустоту. Шмидт развернулся в сторону уходившего англичанина, но тот уже ушел из поля зрения.

Каждая фигура пилотажа сопровождалась восхитительным ревом двигателей, который издают только и исключительно поршневые самолеты. Дмитрий выполнил мертвую петлю, пристроился в хвост вражескому самолету и вновь поймал в прицел противника. Тот неожиданно взмыл ввысь, сделал бочку, перешел в горизонтальную плоскость и развернулся, направляясь в сторону Яка. Шмидт невольно восхитился мастерством противника. Здорово — лобовая атака!

В следующее мгновение он нажал на гашетку, дал короткую серию и ушел с линии огня. Противники обменялись выстрелами. Но летчик СВА напрасно потратил выстрел базуки. Снаряд разорвался внизу, где-то на земле. Пули же Шмидта попали в цель. На экране монитора был виден поврежденный корпус СВА-41. Самолет резко снизил скорость и пошел на снижение. «Отличная работа», — мысленно похвалил себя Шмидт. Осталось только добить противника.

Неожиданно он увидел, что рядом с движущейся по земле тенью СВА появилась еще одна. Он глянул вверх. В лучах ослепительного солнца прямо на него несся еще один самолет, тоже СВА-41, прибывший на подмогу первому. «Слетелось воронье аглицкое…» — подумал недовольно Дмитрий.

Шмидт все рассчитал верно: нырнул под противника, резко взмыл вверх и произвел выстрел из базуки. В следующий миг он перевел самолет в горизонталь. Шмидт не сомневался в том, что поразил цель, но не удержался от соблазна, чтобы не глянуть на монитор. На нем был виден горящий самолет, который, войдя в штопор, с ревом несся к земле. Секунду спустя раздался мощный взрыв, и к небу взметнулись клубы черного дыма.

Второй, вернее первый подбитый СВА-41, на бреющем полете уходил на аэродром. Он был уже на приличном удалении. Шмидт помчался за ним. Отличная, беззащитная цель. Неудачник выпустил наудачу в сторону Яка ракету, но, как и следовало ожидать, промазал. Шмидт нагнал раненую машину. Спокойно, как в тире, взял его на прицел с упреждением на два корпуса и шмальнул из базуки.

Снаряд попал в центр СВА-41. Он вспыхнул в середине, потом его раздуло взрывом и разорвало на куски. В разные стороны с воем полетели осколки. Смотреть дальше было не на что. Шмидт лег на крыло и ушел вверх и вправо, направляясь к базе. Вновь включил поисковую систему. Вскоре на экране снова замигал маячок. Дмитрий спикировал на цель, выпустив по ней одну за другой две ракеты, и тут же свечкой взмыл ввысь, чтобы не попасть под разрывы своих же ракет.

База накрылась клубами взрыва, а бортовой компьютер долго во всех ракурсах смаковал последствия нанесенных ракетным ударом разрушений, но Шмидт уже на монитор не смотрел. Он потерял к базе всякий интерес — дело сделано! Развернул свой Як и полетел на аэродром.

Федор Лукин, как обычно, проснулся на заре. И, как обычно, с улыбкой! Поблагодарил Бога за то, что даровал ему еще один день жизни, встал, умылся. И отправился в молитвенный зал, он же столовая, где уже собралась его паства. После общей христианской молитвы и трапезы отправился осматривать свои владения. Обитатели ночлежки, тоже умытые, причесанные, в прошедшей санобработку одежде, потянулись за ним к выходу.

За образец организации своего «духовного предприятия» Федор Лукин взял общины первых христиан, которые сознательно отказывались от стяжательства, от собственности и участия в политической жизни, посвящая себя безоглядно Богу. Ведь и Христос, и апостолы, постоянно напоминал насельникам Федор, были из «наших, из бомжей».

По сути это была коммуна, или, как предпочитал говорить Лукин, киновия, что означает по-гречески то же самое. Имущество у жителей было общее, и каждый имел свое послушание, работал на пользу ближнего своего — готовил, убирал, стирал… Бывшие бомжи трудились кто на птицеферме — так громко назывался курятник; кто на свиноферме — не менее громкое название свинарника, а кто-то на огороде. Но работали в подсобном хозяйстве только те, кто навсегда покончил с бродяжничеством и осел в доме Нила Сорского.

Благодаря Федору в общине прижилось довольно необычное обращение друг к другу — «странник». Странник Федор, странник Алексей и так далее. Федор видел в этом обращении некое отражение своей религиозно-философской концепции: все мы, дескать, странники в юдоли сей, из праха вышли, в прах отойдем. И посему надо прожить ее, жизнь то есть, так, чтобы не было мучительно больно и стыдно предстать перед Господом Богом в день Страшного суда в рубище своих прегрешений…