Владимир Митрофанов - Охотники на «кидал», или кооператив сыщиков

От ворот донесся зычный мат Глеба Глебовича, потом вдруг замолк на полфразы.

«Глебычу пиздец! — подумал Ванечка. — Ну, и на фига он вылез?» — и направился туда.

Оказалось, еще двое боевиков сидели позади цеха в засаде. Ванечка обнаружил их буквально метрах в двадцати от себя и, выпустив очередь, отпрянул за угол. Полез за гранатой. Граната и отдельно запал лежали у него в кармашке разгрузки. Ванечка ввернул запал и разогнул усики на предохранительной чеке. Протрещала очередь. Пули ударили в стену, со звоном вылетело стекло, с визгом куда-то в сторону ушел рикошет. Ванечка перекатился на другое место и снова открыл огонь, пустив веером длинную очередь. И в кого-то попал, поскольку послышался матерный крик, напоминающий вой раненого животного. Потом Ванечка швырнул туда гранату, подождал разрыва и немедленно, пока не осела пыль, бросился бегом обратно за угол. Больше стрельбы из той точки не было.

Потом Ванечка вернулся в цех за мешки с цементом, где оставался «взломщик».

Появились еще двое. Те шли вообще один за другим по тропинке вдоль бетонного забора. Этих двоих Ванечка свалил одним выстрелом из «взломщика», причем обоих пробило насквозь так, что ошметки брызнули на стену. Следующий выстрел попал в ногу еще одному боевику. Парень рухнул на месте. Ванечка подошел к нему, отшвырнул ногой его помповое ружье, выстрелил в лицо из пистолета. Тот, дернувшись, замер. Еще какое-то время раздавалось хлюпанье утекающей из него жизни.

Был еще один проход на завод — где поваленная плита забора. Там стояли замаскированные камеры наружного наблюдения. На экране было видно, как крадутся еще двое. Смотреть на это было довольно смешно: когда люди считают, что их не видят, происходит что-то вроде пантомимы. Бесшумно рванула МОНка, лишь через секунду долетел звук взрыва, задребезжав стеклами и качнув дом. Камеры тоже дрогнули, и пошатнулись изображения на экранах.

Ванечка взял «взломщика», проверил наличие патронов. Один выстрел еще оставался.

Сосчитали и нападавших.

— Сколько их было всего?

— Одиннадцать.

— Значит, остался только один. И где он?

Из-за угла послышался какой-то шум, затем раздался сдавленный крик, потом оттуда появился Глеб Глебович с окровавленным ломом в руках. Вид у Глебыча был совершенно дикий — чисто кроманьонский человек!

— Пошли таскать! — просипел он.

Трупы брали за ноги, волочили к забору. Всего убитых оказалось одиннадцать человек. Счет сошелся.

— Куда их девать-то? — спросил Ванечка, почесав в затылке.

— Я сейчас самосвал пригоню, — прохрипел Глеб Глебович, глядя на Ванечку одним глазом. Второй глаз даже неизвестно, был ли у него цел: какой-то мясистый комок образовался на этом месте — жутко даже было смотреть, Ванечка с Котом взгляд от него отводили. Да и нос у Глебыча точно был сломан, явно перекосился вбок. Но мужик соображал, хотя и дышал ртом, говорил гугниво:

— Я у себя в Петергофе в больницу сегодня же лягу: скажу, что отхуярили на улице. Вы меня только дотуда довезите. Где-нибудь там недалеко высадите. Выпью немного перед этим.

Скоро подогнал самосвал. Самосвал периодически с шипением выпускал воздух из своих механизмов и казался живым. В кузов с кряхтениями закинули трупы. Сверху навалили песка.

— И куда их? — кивнул на кузов Ванечка.

— В дамбу! Поехали со мной.

Ехать было недалеко. Охранник на въезде даже ничего не спросил — поднял шлагбаум и ушел к себе в будку. Он явно был пьяный.

Трупы скинули и засыпали песком в глубокой щели рядом с бетонной стенкой водопропускного сооружения.

— Прах к праху, — Кот туда еще и ногой сбросил комок глины, поежился. — Весь Петербург стоит на костях.

С залива, поднимая волну, дул сильный ветер. Чайки на песке перебирали лапками боком, с растопорщенными перьями. Из Ораниенбаума как раз вышел последний паром на Кронштадт.

Кот пришел домой около полуночи непривычно тихий, очумевший. Волосы у него стояли дыбом. Он выглядел как летчик сгоревшего самолета.

— Я сейчас усну стоя. Падаю. Еле говорю. Такое ощущение, что камни тяжеленные весь день ворочал, — произнес он, испытывая при этом значительное усилие.

Пока Валентина собирала на стол ужин, он уснул сидя, закинув голову назад. Валентина кое-как отбуксировала его в постель. До утра он так и не проснулся. Руки и ноги его дергались во сне, однако пробудился он в хорошем настроении и снова стал таким, как и прежде. Тут же начал приставать к Валентине, запустил ей под ночнушку руку. Та сначала отнекивалась и отпихивалась: «Дай еще поспать!», но потом все-таки сдалась.