Сергей Зверев - Гавайская петля

И снова картина маслом – хоть святых выноси. Меньше всего он ожидал, что его комната станет прибежищем содомского греха! Постель, на которой он собирался привести себя в чувство, уже была занята! Из-под одеяла смотрели огромными моргающими глазами две мужские физиономии. Он отказывался верить своим глазам! Знакомые лица. Шаловливый муж Сьюзан Эмерсон Тоби и кузен красотки Джулии Сэмми! Нашли друг друга. Долго искали. Но почему в его комнате?! Он сделал шаг вперед, кипя от возмущения. И куда ему теперь? Между ними прилечь? Стянуть, на хрен, все изгаженное белье – пускай с собой уносят?

Мужчины растерялись и как-то дружно, словно пианисты в четыре руки, натянули на подбородки одеяло.

– Мы просим прощения, мистер, – забормотал Сэмми, облизывая губы, «испачканные» щеточкой усов.

– Да, мы, наверное, не должны были это делать, – согласился Тоби, от волнения сделавшийся каким-то пятнистым. – Мы не знали, что сюда кто-то придет…

– А вы оставили дверь незапертой, мистер… – подхватил Сэмми. – Мы шли, искали, где бы можно… э-э, немного пообщаться…

«Не много ли совпадений?» – подумал Туманов.

– Если вы хотите, мы сейчас уйдем, мистер… – сказал Сэмми, немного осмелел и кокетливо улыбнулся Туманову.

Его чуть не вырвало.

– Развлекайтесь, девочки, – пробормотал он и вышел из комнаты. И куда теперь податься в этом лоне разврата приличному человеку?

Беспокойно завозился телефон в кармане.

– Павел Игоревич, это вы? – прозвучал какой-то севший голос Кошкина.

– А кого ты хотел услышать? – проворчал он.

– Павел Игоревич, я, кажется, потерял сенатора…

Туманов чуть не выронил трубку.

Набрал воздуха в легкие, чтобы протащить своих горе-помощников по полной парадигме, но Кошкин и слова не дал вымолвить.

– Тут такая сутолока… Вроде был, а потом пропал. Я, ей-богу, не виноват, Павел Игоревич. Шатался по краю, никому не мешал, так подвалил какой-то хрен из секьюрити, давай выспрашивать, кто я такой и почему тут все время топчусь… Пока показывал ему свои бумаги, объяснял, что должен быть рядом со своими работодателями… А он точно какой-то свихнувшийся – нечего, говорит, тут торчать, здесь своя охрана, а если мне нечем заняться, я должен идти в свою комнату и спокойно спать. Пока стряхнул его с хвоста, сенатора уже и след простыл.

Телефон завибрировал – включилась параллельная линия.

– Павел Игоревич, – зашептал Ордынкин. – Не знаю, чем там занимается Кошкин, но сенатор здесь, я его только что видел.

– Где – здесь, Серега? – Туманов чуть не завопил.

– Я нахожусь с обратной стороны главного корпуса. Здесь кусты, какие-то деревья. Их двое, Павел Игоревич, – баба и сенатор Стэнхилл. С вечеринки улизнули. Я даже не понял, кто кого уволок. Были в беседке, потом обошли здание и вот только что вошли с черного хода.

– Топай за ними, не вздумай потерять, – Туманов стрельнул глазами по сторонам и устремился к выходу.

Через заднее крыльцо он еще не ходил. Размерами оно ничем не отличалось от центрального. Только кусты здесь росли плотнее и дорожки были поуже. Тишина властвовала практически абсолютная – глухая растительность гасила звуки с обратной стороны дома. Сердце выпрыгивало из груди, когда Павел ступил на лестницу. Поднял голову, сглотнул – маскарон над входом, скульптурное украшение в форме женской головы. Как живая, ей-богу… Обернулся и шмыгнул за колонну. На дорожке появился силуэт охранника – только они тут такие широкоплечие. Затягивать удовольствие не стоило. Пристанет – потом не отвяжешься. Дверь была открыта – он юркнул в черный проем. Коридор освещался приглушенным светом. Туманов пробежал по коридору, устланному чем-то мягким, выбрался в широкий проход – какую-то анфиладу из арочных проемов, поддерживаемых колоннами, – и застыл в нерешительности. Людей поблизости не было, но с улицы, позади центрального холла, доносился монотонный гул. Музыка теряла оттенки и экспрессию, превращалась во что-то однообразно бубнящее.

– Сюда, Павел Игоревич! – донесся из ближайшего бокового ответвления шепот Ордынкина. Туманов обрадовался, кинулся на голос.

– Здесь они, в комнате посреди коридора.

В упомянутом проходе свет не горел. Случайно ли это – даже страшно подумать. Две тени крались по толстой ковровой дорожке. Из темноты вырисовывались вазы, скульптуры – можно представить, какой учинится грохот, если что-то здесь уронить.

– Вот в эту комнату вошли, – Ордынкин, пригнувшись, проскочил мимо двери (как будто там могли его увидеть), застыл у косяка. Туманов замер у второго. Абсурдная ситуация (как и все, что происходит на Патикае). И что? Выбить дверь, ввалиться гуртом: «Ни с места, Интерпол, всем на пол!»? Полный клинический бред.