Сергей Зверев - Гавайская петля

– Да уж, проблема, – Павел скрипнул зубами. – Хорошо, беги одна, подожду. Да ворóн не считай, подруга.

– Ну ладно, как скажешь, друг… – она стала пятиться. Он нагнулся, поднял сумку.

– А это не возьмешь? Ключи от машины на шее носишь?

– О господи, я с тобой совсем свихнусь, – девушка схватила сумку, прижала к груди. Зашагала прочь, постоянно озираясь, и юркнула в соседний переулок.

Туманов перевел дыхание, прислонился к пальме. Хорошие здесь пальмы, толщиной почти с дуб.

Он и расслабился-то всего на минутку. Уловил прочерк боковым зрением, подобрался. Или показалось, что с крыльца «Черепахи» кто-то спрыгнул? Туманов всматривался в темноту до боли в глазах – так и косоглазие недолго заработать. Шевельнулось что-то за кустом, затем ближе, еще ближе… Нет, не резон ему тут околачиваться. Пока еще подтянется Виктория на своей развалюхе; да и подставлять девчонку не хотелось. Или бой принять? Нет, рановато вспоминать про древнейшие методики убийства. Он оторвался от пальмы и, гадая, кто же эта сука в отеле, перебежал дорогу. Демоны, похоже, скапливались. Метрах в сорока от него тоже кто-то перебежал. Но тот бы не успел. Значит, другой? Павел промчался мимо закрытого на ночь суши-бара, влетел в переулок, побежал, ускоряясь, в темноту.

Размышляя на темы «Значение капканов в жизни Туманова» и «Одинок ли он во Вселенной», Павел выбрался из перехлестов улочек на западной окраине, в районе Ориндж-драйв, зашагал к выплывающему из темноты местному «деловому центру» – единственному зданию в Барабоа выше пяти этажей. На верхних этажах кое-где горел свет, в кафе напротив самозабвенно бренчали гитаристы. На парковке стояли в ряд три машины с шашечками – одна другой «колоритнее». Он выбрал «Тойоту» лохматых семидесятых годов, договорился с водителем, которому не было принципиальной разницы, куда ехать. Расслабился на заднем сиденье, закрыл глаза. Временами приоткрывал, смотрел на отражающегося в зеркале шофера, который даже глаз не косил в его сторону.

Бессонная ночь подходила к концу. На востоке начинало светлеть. Еще минут сорок – и алый шар солнца возродится из глубин океана, вскарабкается на низенькую горную гряду… Туманов вынул телефон, с сомнением повертел, подумал и спрятал.

– Послушайте, мистер, в моем телефоне села батарейка, не могли бы вы одолжить мне свой? А плату за звонок приплюсуете к оплате за проезд.

Водитель попался не из жадных – сунул мобильник через плечо.

– Вот спасибо, мистер, вы так любезны…

– Странно, что ты звонишь в такое время, – совершенно справедливо заметила Дина.

– А что в этом странного? – не понял Павел. – На Гавайях ночь, значит, у тебя день. Тебе бы очень понравилось, если бы я позвонил тебе днем?

– Дело не в этом. У меня перед глазами лежит таблица перевода украинского времени во время гавайское. Не поленилась, сделала. Согласно этому документу, на Сандвичевых островах в данный момент чуть более четырех часов ночи. Если ты не спишь в такое время, стало быть, у тебя крупные неприятности.

Он натянуто засмеялся:

– Ох уж эти путаные дебри женской логики. Просто душно, Динка, не могу уснуть…

– И по этому случаю под тобой гудит машина.

Туманов приложил старания, чтобы смех звучал непринужденно.

– В машине не могу уснуть. Душно. Следим за одним парнем, который ведет себя очень странно. Кстати, Кошкин и Ордынкин передают тебе и Шандырину горячий привет. Серьезно, Динка, я в порядке. Затем и звоню, чтобы сообщить тебе эту радостную новость. Голос твой хотел услышать.

– Знаешь, дорогой, если было бы все в порядке, ты бы говорил другими словами.

– Ну что еще не то в моем голосе?

– В голосе – то, а вот слова… Из чужого лексикона, Пашенька.

– Не глупи, Динка. Скоро и в дыхании будешь находить настораживающие звуки?

– Кстати, дыхание у тебя сегодня…

Туманов оборвал разговор, отключил трубку. С любимой женщиной как всегда – то ли плакать, то ли смеяться.

– Тормози, приятель, – спохватился он, провожая взглядом скалу. – Держи телефон, я здесь выйду. Как там по-вашему – «махало»?

Уже рассвело, и струйки водопада, спадающие с многоступенчатой скалы, радостно серебрились в лучах восходящего солнца. В лесу на все лады гомонили птицы. За скалами пролегала дорога, но в этом закутке ее гул почти не прослушивался. В рядах выживших царило полное уныние. Ордынкин с подавленным видом сидел на капоте «ранее обкатанного» «Чероки» и рвал на кусочки сигаретную пачку. Кошкин с наспех перевязанной головой теснился в расщелине между камнями и корчил из себя великомученика.