Георгий Ланской - Пуля

— Сева, что такое? — испугалась Катя. — Где… Что болит…

Я мог только скрипеть зубами. Мне становилось все хуже и хуже, а мир вокруг медленно, но верно терял краски, вращаясь вокруг своей оси. Голос Кати звучал все глуше и глуше, пока не превратился в комариный писк и не исчез совсем.

В госпитале Тулин провалялся недолго. В родную казарму он вернулся через пару недель. Капитан Кузнецов лишь покрутил головой, но ничего не сказал докторам, столь скоро решившим избавиться от пациента. Кузнецов не был уверен в правильности врачебного решения, но заниматься Пулей не было времени. Не до того было…

Прямо в казарме без видимых причин умер Дима Кабанцев, ротный повар, по прозвищу Шиза. Он долго валялся в госпитале с повышенной температурой, то выписываясь, то вновь отправляясь в санчасть. В тот злополучный день Кабанцев отстоял наряд и свалился в койку. Старшина, решивший сутки назад, что не фиг повару баклуши бить и поставивший его в наряд, сдал дежурство Кузнецову и ушел отдыхать. Шиза молча лежал на кровати, а перед отбоем вдруг начал корчиться.

Тулин, валявшийся на соседней кровати, и слушавший россказни ротного писаря Никиты Шмелева, вдруг настороженно повел ушами.

— Шиза, ты чего? — спросил он.

Шмелев оборвал рассказ на полуслове и направился к кровати Кабанцева, опустил руку ему на лоб и испуганно отдернул ее.

— Помираю! — вдруг взвыл Шиза. Шмелев отошел в сторону.

— У него лоб мокрый и ледяной, — вполголоса произнес он, — и пальцы как у покойника. С ним что-то не то…

Встать самостоятельно Кабанцев не смог. Пара крепких парней отнесли его в санчасть на одеяле. Тулин плохо спал ночью и видел, как к кровати Шмелева подошел Кузнецов и потряс его за плечо. Никита в одних трусах и тапках, сняв с шеи ключ от канцелярии, вошел туда. Когда Кузнецов ушел, Шмелев вышел с застывшим лицом, запер канцелярию и сел на кровать.

— Что? — тихо спросил Тулин.

— Шиза умер, — не поворачиваясь, ответил Никита и лег на кровать.

Кузнецова потом таскали особисты, хотя вины его не было. Объяснить тупому капитану, что диагноз все-таки ставил не он, а военный госпиталь было тяжеловато. Однако это не шло ни в какое сравнение с разговором родителей Димы Кабанцева. Они приехали из Петербурга на следующий же день. Мать тихо плакала в канцелярии, куда Никита носил воду кружками. Отец Шизы курил, не замечая, что сыплет пепел себе на брюки и уже прожег их в двух местах.

Ночью, когда несколько парней собрались в ротном спортзале помянуть Шизу, Тулин спросил:

— От чего он умер-то?

— Не знаю, — устало ответил Никита. — Никто не знает, даже врачи. Причину смерти так и не установили. Врачи говорят — сердце. А родители его сказали, что сердце у него было здоровое. Хотя у нас такие врачи, что я не удивлюсь, если у него почки не было, и никто этого не заметил.

Пить водку из армейских кружек неудобно, но этого никто не замечал. Водка слегка отдавала металлом и чаем, потому что кружки собирали наспех и никто их толком не мыл. "Духов" решили не поднимать, Шиза был уже "дедом", поминали его своим призывом.

— Он по духанке бывало картоху жарит дембелям, так сам даже не попробует, — тяжело вздохнул здоровенный парень, которого так и называли — Большой. — Отощал, кожа да кости… Он ведь самым безотказным был, всегда больше всех летал.

— Еще бы, — вдруг зло усмехнулся Шмелев. — Не тебя же заставлять. У кого на это здоровья хватит? А Шизу — пожалуйста, летай, парень!

— Я-то в чем виноват? — возмутился Большой.

— Да ни в чем, — вздохнул Никита. — Старшина еще, урод, в наряд его поставил. Представляешь, а если бы он там, на тумбочке дневального умер? И ведь молчал, представляете! Он уже умирал тогда и не жаловался…

Все одновременно вздохнули и молча выпили. В этот самый момент дневальный взвыл: "Дежурный по роте на выход!" Кузнецов, вошедший в казарму, сразу отметил вильнувший взгляд дневального и хлопок двери спортзала, откуда выбежал дежурный, на ходу вытиравший губы. Кузнецов с ходу пошел туда, застав двенадцать "дедов", распивавших водку.

— Вы что, офигели? — заорал Кузнецов. — По сусалам захотели?

— Да не орите вы, товарищ капитан, — тихо произнес Тулин. — И без вас тошно. Мы Шизу поминаем. Большой, налей ротному.

Кузнецов хотел было возмутиться, но поперхнулся, перехватив нехороший взгляд Севы. Большой от души плеснул водки в самую чистую кружку. У стены стоял Шмелев, смотревшим на Кузнецова с дурной пьяной ухмылкой. Тулин поднялся, взирая на ротного взглядом настороженного добермана. Кузнецов вдруг вспомнил мертвые закатившиеся к небу глаза Шамиля, в тот момент, когда сам Кузнецов едва не споткнулся об отрубленную голову боевика. И тут Кузнецов впервые порадовался, что очень скоро этот низенький паренек уйдет на дембель и ему, ротному, не придется беспокоиться о том, что станет с кем-либо, не понравившимся пареньку с таким метким прозвищем Пуля…