Владимир Гриньков - Расстрельщик

Христич сунул руки в карманы брюк и стал покачиваться – с пятки на носок и обратно.

– Об «Экотехнике» слышали? – спросил Корнеев.

Христич замер. Пауза тянулась долго. Когда Корнееву надоело ждать, он поднял глаза. Полковник, оказывается, пребывал в состоянии крайнего изумления.

– Журов, – стал называть фамилии Корнеев. – Константинов. Болдырев.

Перечислил всю верхушку «Экотехники».

– За них примемся, когда «Росэкспорт» развалим окончательно? Тоже ведь змеиное гнездо. И промышляют тем же самым. Тоже Родину распродают, если разобраться.

– Ну-ну, – произнес Христич. – Продолжай. Такие вещи рассказываешь, что мне даже интересно стало.

– Мне и самому было интересно, когда я об этом впервые узнал.

– Кто же просветил?

– Нашлись добрые люди.

– От знаний – один вред, – печально отметил Христич. – Я всегда так считал.

Значит, правда, понял Корнеев. Молотов не обманул. Да и зачем лгать перед смертью? Вот-вот придется держать ответ за земные грехи, так к чему в последний момент добавлять еще один?

– Я ненавижу вас, – сказал Корнеев. – Даже не знал, что ненависть может быть такой жгучей. Все горит внутри…

– Когда-нибудь мы обсудим с тобой все это. Но не сейчас.

– Именно сейчас, – не согласился Корнеев.

Жар испепелил все чувства в его душе. Ничего не осталось, кроме ненависти, да и та не побуждала действовать. Она была какой-то мертвящей.

– Убивать страшно, – сказал Корнеев. – К этому не привыкнешь. Когда убиваешь, всегда есть опасность сойти с ума. Но удерживает сознание того, что ты выполняешь долг. Только это, как индульгенция, спасает от расплаты за содеянное. Вы у меня эту индульгенцию отняли. Я не расстрельщик. Я убийца. Не казню, а убиваю.

Корнеев провел рукой по лицу, словно пытаясь избавиться от мучившего его наваждения.

– Вы говорили мне о долге и чести. А оказалось – я участвовал в бандитских разборках. Работал на людей, которых всегда ненавидел. И моими руками… Вот этими руками… – Поднес ладони к лицу и долго в них всматривался, будто увидел впервые. Этой паузой и воспользовался Христич.

– Ты не в себе, Вадим. Я вызову врача…

– Никаких врачей!

– Тебе надо успокоиться. Он сделает укол…

– Никаких врачей!

– Ну хорошо, – согласился Христич. – Пусть так. Сейчас ты отдохнешь, и потом мы поговорим.

– Потом – не поговорим!

– Почему? – подозрительно осведомился полковник.

– Потому что ничего больше не будет! Ни-че-го!

Корнееву представлялось, что своим отказом убивать он способен разорвать кровавую цепочку. И тогда ему станет легче. Он верил.

– Отдыхай, – буркнул Христич и повернулся к двери. – Я распоряжусь, тебе принесут раскладушку и постельное белье.

– Я не останусь здесь ни минуты!

– Ты останешься здесь, – обернулся полковник. И посмотрел на Корнеева.

Взгляд у него был очень красноречивый. Жесткий и холодный. Корнееву стало ясно, что его не выпустят отсюда. Бессмысленно даже пытаться уйти.

– И что вы, в конце концов, можете со мной сделать? – сказал Корнеев. – Убьете?

Смерть сейчас не казалась ему таким уж большим несчастьем.

Христич засмеялся. И смех у него был такой же жесткий.

– Убьем? Что за чепуху ты болтаешь, Вадим?

Подошел и посмотрел Корнееву в глаза.

– Пойми, у тебя просто нервы ни к черту. Отоспись, прошу тебя, и поговорим спокойно.

Он ушел, а через пять минут Корнееву действительно принесли раскладушку и постельные принадлежности. Потом его оставили одного. И он явственно слышал, как щелкнул замок.

Насчет своего нынешнего статуса он нисколько не заблуждался. Пленник.

Дверь оказалась запертой и наутро. Корнеев, злой и невыспавшийся, ударил в нее ногой. Его, наверное, сторожили, потому что уже через пару минут появился дежурный офицер.

– Вас ждет полковник.

– Меня ждет сортир и зубная щетка! – раздраженно ответил Корнеев.

В нем что-то сломалось. Прежняя готовность подчиняться и выполнять приказы испарилась. На это потребовалось совсем немного времени, день или два. Корнеев сам немало подивился бы такой быстроте, если бы только задумался об этом.

Ему принесли туалетные принадлежности, и он долго и тщательно брился, никуда не спеша. Торопиться ему было некуда. Его лишили возможности самому решать, что делать, и он старался продлить минуты своего уединения.

Полковник все-таки дождался Корнеева. Он был в кабинете один, кивнул Корнееву, когда тот вошел, но из-за стола не поднялся и руки не подал. Показывал, что их отношения теперь будут строиться по-другому.