Борис встал из-за стола и скрылся в родительской спальне. Кофи Догме налил себе водки и выпил одним махом, чему научился прежде, чем овладел русским языком.
Борис прикрыл за собой дверь спальни и молча протянул Кофи какой-то предмет.
Нож! Деревянная рукоятка в форме змеи, покрытая черным лаком. Страшное обоюдоострое лезвие тридцатисантиметровой длины. И крупные буквы гравировки, протянувшиеся от рукояти к острию:
«А LА GUERRE СОММЕ A LA GUERRE».
А ля гер ком а ля гер — на войне как на войне. Такими штуками французские парашютисты вспарывали животы недовольным по всей Африке. В начале шестидесятых.
Когда французы ушли, то ножи, как водится, остались. Парашютисты меняли их на золото и алмазы. Дарили чернокожим возлюбленным. Отдавали черным колдунам в награду за амулеты бессмертия.
Нож задрожал в руках молодого вождя.
Он закусил губу. В голове грянули с беспощадной силой барабаны судьбы.
За окном угасал один из последних летних дней. Белые ночи были далеко позади.
Неумолимо надвигался учебный семестр, и это дело надо было как следует отметить.
На вечеринку Бориса, Катю и Кофи двоечник Дима привез в собственном джипе «Шевроле». Привез не куда-нибудь, а в чейто бывший дворец в центре Петербурга.
Собственно говоря, это в школе Дима был двоечником, которого тащили из класса в класс благодаря папе, одному из секретарей Ленинградского горкома КПСС. Затем папа стал «новым русским» и купил двоечнику Диме джип и квартиру во дворце.
Большое помещение с непривычки угнетает. Первым пример подал Борис: плюхнулся в кресло. И утонул. Катя постояла у картин и потащила Кофи за руку. Они осторожно примостились на краешке кожаного диванчика. Кофи посмотрел на часы.
Половина девятого. За огромными окнами сгущались сумерки.
— Сейчас я вам что-нибудь для души поставлю, — сказал двоечник Дима, подходя к стойке с радиоаппаратурой; он только что закончил разговор и небрежно швырнул трубку сотового телефона в одно из огромных кожаных кресел. — Пока народ не подвалил.
Раздался мелодичный бой часов, и гости завертели головами, пытаясь обнаружить источник где-нибудь на стене.
— Куда ты их запрятал, Димыч? — озадаченно пробормотал Борис.
Хозяин выбрал компакт-диск, вставил под крышку проигрывателя и нажал пуск.
Растянул удовольствие.
— Никуда я их не прятал. Просто вы ищете часы настенные, а у меня напольные. Во-о-он там стоят. Начало девятнадцатого века. Штук на десять, думаю, потянут.
Гостиная медленно наполнялась странными звуками. Скрежет, повизгивание, побрякивание, позванивание, постанывание. Какие-то удары, не связанные единым ритмом… И повторы, повторы, повторы.
— Ты что поставил? — заорал Борис. — У меня от это" какофонии крыша едет!
Голос хозяина долетел откуда-то из коридорных далей. Делаясь, однако, все громче и громче.
— И с этим человеком я сидел за одной партой! И этого человека я принимал за интеллектуала! А у него от психоделической музыки крыша едет. — С этими словами хозяин дворца вернулся в гостиную, толкая перед собой столик на колесах, уставленный бутылками. — Я сокрушен и растоптан. Катя, что произошло с твоим братом?
«У, сноб! — подумала Катя. — Так бы моргал ы и повыколола!»
— У нас отец солдафон, мать — домохозяйка, — сказала она. — Как надену портупею, все тупею и тупею, слыхал? Это про нас. Откуда тут интеллекту взяться?
Отца Димы она смутно помнила по той, прежней жизни. Юного двоечника привозила в школу черная горкомовская «Волга».
"Смотрите, какой ежик! — подумал двадцатилетний сноб Дима. — А хороша!
Фигура, морда… Такая баба, что черному гиббону и отдавать жалко".
Резкий звонок в дверь заставил вздрогнуть всех, включая хозяина.
— Стремный флэт. Открыта дверь. На пороге что за зверь? А-а-а, да это мент в натуре! — паясничая, продекламировал Борис.
— Началось, — вздохнул Дима и, крутнув напоследок регулятор громкости, отправился открывать. — Просвещайтесь!
Борис с ненавистью посмотрел на его туго обтянутую задницу. Подошел к проигрывателю и убрал звук совсем.
— Борька, — Катя потянула брата за рукав, — он хоть где-нибудь учится, этот твой одноклассник?
Борис наморщил лоб:
— Ну естественно, — сказал Борис. — Ты что, не знаешь, где все папенькины сынки учатся? Если не в Штатах, то в МГИМО.
— Что такое мгимо? — оживился вдруг Кофи.
Это слово в его родной речи означало то, что медики называют «анусом». Порусски — задний проход.
Читать дальше