Александр Жиров - Черный амулет

Борис обнял бабушку. «Если дед утонул, — думал Борис и гладил плечи Любови Семеновны, — то эта потеря для нее самая страшная. У меня есть родители, Катька. Для папы, конечно, лишиться собственного отца тоже ужасно. Но это всетаки предопределено. Детям положено переживать своих родителей. Однако провести с человеком больше полувека и вот так вдруг, случайно, лишиться его — непостижимо!»

Борис впервые, хотя бы и в мыслях, произнес это слово: «утонул». Как дед мог утонуть? Вся жизнь старика прошла на озере. Допустим, тащил из воды большую рыбину. Допустим, раскачал лодку, не удержал равновесия и полетел за борт.

Дед — великолепный пловец. Да тут и плавать не нужно уметь. Достаточно ухватиться за лодку… А если судорога? А если сердце? Семьдесят пять лет — это нужно учитывать. Это вам не шуточки.

Сержант Пантелеев уже натягивал в сенях черную от воды телогрейку, когда Любовь Семеновна спохватилась. Человек из-за ее мужа в такую погоду ездит, мокнет, пишет. Успокаивает, как может.

Даже слезы остановились.

— А на посошок? — воскликнула она. — А хлебной на смороде? Отведай, милок, не пожалеешь! Для здоровья очень полезно.

— Ну разве для здоровья, — пробасил Пантелеев, немного стесняясь иностранного присутствия.

Он не знал, пьют ли при исполнении служебных обязанностей полицейские Бенина. Кроме того, он не знал, пьют ли они самогон. Не знал, садятся ли после самогона за руль.

"Но, с другой стороны, здесь не Бенин, — размышлял сержант. — Здесь другой монастырь. И другой, понимаешь, устав. К тому же сегодня суббота. У нормальных людей выходной, понимаешь.

Нормальные люди давно выпивают и закусывают…" Сержант решительно протянул руку.

— На посошок, на посошок, — приговаривала старушка. — Спасибо тебе, милок, что приехал. Спасибо, что Костю моего ищешь.

— Не за что пока благодарить, мать.

Служба есть служба.

В три страшных глотка сержант высадил двухсотграммовый стакан. Занюхал черной горбушкой. Отказался перекусить.

Нехорошо как-то. У старухи муж пропал, ей сейчас не до хлебосольства.

Громыхнула дверь. Залился лаем Тузик. Но из будки под дождь не вылез.

Зарычал мотор. Полетела из-под колес липкая глина. Бросились к окнам жители Васнецовки. Милицейский «уазик» с мигалками — не частый гость.

Ливень затруднял передачу новостей, но слухи все равно ползли по тихой деревне. Вроде старик Кондратьев с рыбалки не вернулся.

А внук его из Питера настоящего живого негра привез!

По проселочной дороге шли Борис и Кофи. Был зыбкий осенний рассвет. Слева и справа над полями клубился сиреневый туман.

«По проселочной дороге шел я долго, — крутился в голове Муслим Магомаев, — и была она ля-тра-ля-ля..» Других слов этой старой песни Борис не помнил.

Ему было отчаянно жаль бабу Любу. Только что она разбудила их, накормила, перекрестила.

И осталась одна-одинешенька. А что делать? Тридцать первое августа. Воскресенье. Завтра в родном институте будет столько народу, сколько больше ни в один день года не увидишь. Первого сентября даже двоечники приходят.

«Эх, дед, дед. Такой праздник, День знаний. А ты пропал!» Слабенькая надежда на возвращение Константина Васильевича теплилась еще в груди его внука.

Может, надеяться легче, чем убедиться, что деда нет в живых? Этого Борис не знал. Пока ему казалось, что так действительно легче. Однако он предполагал, что со временем неопределенность станет невыносимой. Особенно для бабушки. И для отца.

Эта мысль заставила его совсем помрачнеть. Господи! Ему предстояло сегодня рассказать обо всем дома! Предстояло без конца рассказывать о злосчастной рыбалке, вспоминая мельчайшие подробности.

Предстояло пережить изумление, негодование, слезы. Борис попробовал представить, как воспримет известие отец. Как стиснет зубы, заиграет желваками. И он, Борис, окажется причастным к таинственному исчезновению. Не уследил. За стариками, как за малыми детьми, глаз да глаз нужен!

Они свернули с проселка на тропинку.

Она выведет прямо к станции. Какой кошмар — вернуться в воскресенье домой с такой вестью. Он, Борис, вестник несчастья. В древности гонцов, приносивших дурные известия, нередко казнили.

Тропинка извивалась среди сосен. Воздух, казалось, весь состоял из целебных фитонцидов. Утро было хмурым, но без дождя. Все запасы влаги, видно, пролились на землю вчера. Небеса иссякли. Зато на глаза наворачивались слезы.

Кофи чувствовал состояние друга.