Юлия Латынина - Охота на изюбря

Извольский окончательно разлепил глаза и уставился на ворох развороченных простынь. С ворохом что-то было не так. Нет, не с ворохом. С ним… Сляб помотал головой и уставился на собственное тело. Он был почему-то одет. Белая рубашка была смята от сна, из-под задравшихся брюк торчали ноги в носках с синими строками. Ни фига себе! Память стремительно возвращалась. «Боже мой, — мелькнуло в голове, — да она меня тряпкой отхлестает и права будет…»

— Ира! — позвал он, — Ира!

Ни звука в ответ.

Извольский поднялся с дивана и принялся оправлять рубашку. В ванне Иры не было и на кухне тоже. Часы пробили десять. Ну да, она пошла в институт. У нее же лекция. Черт возьми, какая лекция! Какая, на хрен, лекция…

Он прошлепал по пустой квартире, открыл в ванной кран и сунул голову под холодную воду. Голова потихоньку прояснялась, а вот настроение оставалось прежним, гадким. Что-то было ужасно не так — в этой пустой залитой солнцем квартире. В прошлой ночи. Ирины нет. Но ведь кот… кошка же здесь?

Извольский опрометью кинулся на кухню.

Под батареей, там, где раньше стояли все три мисочки для кота, было пусто. И самого кота не было. Извольский, похолодев, кинулся к окну. Его собственный «БМВ» стоял внизу, поблескивая темно-вишневыми отсветами. А рядышком стояла канареечно-красная «тойота». Если она уехала в университет — почему она уехала не на ней?

Извольский трясущейся рукой схватил телефон. На кафедре было занято, он дозванивался минут пять, прежде чем ленивый женский голос сказал:

— Алло!

— Мне Ирину, — закричал в трубку Извольский.

— А ее нет.

— Где она?

— Она утром передала, что заболела, — сообщил ленивый голос. — Вы домой звоните, если что…

Извольский захлопнул телефон и бросился в переднюю.

И только там он заметил то, что должен был заметить с самого начала — разорванный техпаспорт от «тойоты» и записку: «Вячеслав Аркадьевич! Уходя, захлопните дверь». И все.

Извольский опоздал на встречу на пятнадцать минут, и, по мнению Черяги, он смотрелся не так, как положено выглядеть счастливому любовнику: глаза у него были растерянные, как у школьника, получившего двойку по любимому предмету, щеки отливали нехорошей желтизной, и вообще выглядел директор так, словно он вчера не много трахался, а много пил. Лицо Извольского было неожиданно некрасивым и потухшим. «Е мое, — обеспокоено подумал Черяга, — если у него с ней как с секретаршами ничего не вышло…»

Кроме того, гендиректор был облачен во вчерашнюю мятую рубашку и мятый же костюм, с отворотами брюк, запачканных грязью, что резко отличало его и от улыбающегося президента «Росторгбанка» г-на Ростиславцева, и даже от безукоризненно выглаженных банковских шестерок.

Ростиславцев лично провел всех собравшихся в свой кабинет, душевным голосом извинившись за вчерашнее свое отсутствие, и долго и со значением пожимал руку мятого Извольского.

— Очень рад с вами познакомиться, — сказал он, — вы ведь такой медведь, все время сидите в своей Западной Сибири…

— Восточной Сибири, — поправил Извольский. Они зашли в кабинет, роскошью не уступавший спальне высокооплачиваемой проститутки, и расселись вокруг круглого стола. В этот момент двери кабинета отворились, и в них показались два новых действующих лица, которых Извольский здесь никак не ожидал увидеть.

— Позвольте вам представить, — сказал Ростиславцев, — Геннадий Серов, вице-президент банка «Ивеко», и Алгис Аузиньш, начальник металлургического департамента, тоже из «Ивеко».

— А они что здесь делают? — хмуро спросил Извольский.

— Мы не очень крупный банк, — объяснил, улыбаясь, Ростовцев, — оценив вашу позицию, мы решили, что проблема возврата кредита представляется достаточно сложной. Мы переуступили право требования по иску банку «Ивеко».

Черяга с Извольским переглянулись. «Ивеко» — один из крупнейших российских банков, настоящий монстр и по объему уставного капитала, и по объему активов, и по весу в правительственных кругах, — давно недолюбливал комбинат, а комбинат отвечал банку полной взаимностью. Банк перебил комбинату пару удачных проектов, пытался опустить комбинат на ВЧК, а летом едва не сломал комбинату шею — осторожно, действуя чужими руками, но в то же время исключительно беспощадно и умело. Со стороны Извольского пакостей насчитывалось меньше — после заседания ВЧК он набил президенту «Ивеко» морду.

Естественно, вожделенной мишенью «Ивеко» являлся контрольный пакет акций металлургического комбината, а вместе с ним — возможность прогонять через свои оффшоры миллионы горячекатанных и холоднокатанных долларов.