Юлия Латынина - Охота на изюбря

В пять вечера вице-президент «Ивеко» сидел на кровати, нашаривая голыми ногами пушистые шлепанцы, а из кухни полз упоительный запах рыбной окрошки и еще чего-то такого, свиного и скворчащего.

— Совсем оборзели. Не, ну блин, совсем оборзели, — неожиданно громко сказал Серов, ни к кому особенно не обращаясь, разве что к самозабвенно бубнящему телевизору.

Из кухни появилась Клава, в синем платьице, перетянутом передником, с кое-как заколотыми белокурыми волосами. В руке она держала небольшой вышитый рушник, которым берут за ручку раскаленной сковородки.

— Сейчас обед будет, — сказала она, — нет, ну как это можно — обед в пять часов вечера! Взял с дороги и утащил в постель. Что о нас Кирюша подумает?

Серов откинулся обратно на подушки.

— Клава, — сказал он, выходи-ка за меня замуж.

У Клавы округлились глаза.

— Гена, ты чего? — спросила она, — ты, наверное, летел слишком долго. Тебя там, в дороге, ничем не отравили? А то знаю я наши местные линии, курицу доисторическую положат и еще деньги за это берут…

— Меня ничем не отравили, — сказал Серов, — ты за меня замуж пойдешь?

Клава некоторое время раздумывала над этим предложением.

— Я, наверное, не могу, — сказала она нерешительно. Она очень не любила перечить мужчинам, которые к ней хорошо относились.

— Почему?!

Клава присела на краешек кровати.

— Гена, — сказала она, — Я же тебе в Москве не нужна, это ты так, от скуки, а Москве такие интересные женщины… И что я там буду делать?

— Пельмени варить, — серьезно сказал Серов, — у меня после Афгана язва желудка, мне полезна домашняя пища.

Клава тихо покачала головой.

Серов вскочил с постели и запрыгал, голый, по комнате.

— Нет, это просто потрясающе! — заорал он, — ты представляешь, что такое «Ивеко»? Ты представляешь, сколько у меня денег? Да ваш сраный комбинат банку на один зуб, хотя мы и промахнулись! Да ко мне бабы пачками липнут…

— Гена, ты не сердись, но я думаю, что если мы поженимся, то Извольский дядю Мишу с комбината выгонит.

Серов осекся. Клава тихо поднялась и исчезла за дверью. Через мгновенье из кухни донеслось скворчание переворачиваемого с боку на бок цыпленка.

Минут через десять одетый и причесанный Серов явился в кухню. На обеденном столе уже благоухал залитый майонезом салат, краснела селедочка под шубой, и на фафоровых кружевных блюдечках при пустых еще глубоких тарелках лежали два румяных, только что из духовки, пирожка с вязигой.

— Ты это серьезно? — спросил проголодавшийся Серов, щедро зачерпывая осетровую уху из глубокой фарфоровой миски.

— Гена, ты не сердись. Ты на мне поженишься, может, на месяц, а дядю Мишу выставят навсегда.

— Черт знает что такое! — сказал вице-президент «Ивеко», заглатывая суп, — дожили, блин! Ну прям католики и гугеноты после Варфоломеевской ночи! Он был банкир, она была с завода! Слушай, позвони Федякину.

— Зачем? Чтоб сказать, что мы не поженимся?

— Мне все равно надо с ним поговорить.

Миша Федякин, первый зам Извольского, заехал в квартиру племянницы на следующий вечер. Днем у него были какие-то дела в обладминистрации. Если он и удивился, застав вице-президента «Ивеко» в джинсах и тапочках, играющим на полу с шестилетним Кирюшей, то у него хватило такта промолчать. Зато такт начисто отсутствовал у самого Кирюши: прелестное дите проковыляло к раскрасневшемуся с мороза Федякину, уцепилось за рукав и объявило:

— А дядя Гена теперь будет мой папа. Он хочет, чтобы мы жили в Москве, а мама не хочет. Мама говорит, что если мы уедем в Москву, то тебя выгонят с работы.

Надобно сказать, что для шестилетнего ребенка Кирилл просто удивительно емко обрисовал ситуацию. У Федякина отвисла челюсть, но раньше, чем он успел ее подобрать, в гостиную впорхнула Клава, сгребла Кирилла и повела его прочь из комнаты, объясняя, что дяде Гене и дяде Мише надо поговорить.

Федякин и Серов остались одни. Они некоторое время смотрели друг на друга, а потом Серов достал откуда-то из-за дивана бутылку с коньяком, налил себе рюмочку, выпил и пожаловался:

— Не, ну обалдеть. Ты вот скажи, может, во мне чего-то не хватает? Может, я урод? Или нищий? Может, я в постели плохой? Почему я хочу, а она не хочет?

И Серов обиженно засопел, не в силах уразуметь столь противоречащий узаконенной природе вещей факт. Федякин смотрел на него настороженно. Судя по его кислому лицу, известие о сватовстве москвича ничуть его не обрадовало, — ровно по тем же причинам, что и племянницу. Вот если бы «Ивеко» сейчас банко-вал на комбинате, тогда, да — это была бы потрясающая партия. А теперь — извините.