Юлия Латынина - Охота на изюбря

— А губернатор?

— Что — губернатор? Губернатор получил фейсом о тейбл, он сейчас сидит, разинув варежку, и в себя приходит от изумления… Ирина слегка покраснела.

— Слава, ты извини, — сказала она, — но я так до сих пор и не понимаю, что именно вы сделали. Ты мне можешь как идиотке объяснить, на пальцах?

Извольский довольно улыбнулся.

— Все очень просто. Есть акционерное общество с уставным капиталом в сто рублей, так?

— Ну.

— Семьдесят пять рублей из уставного капитала принадлежит банку «Ивеко». То есть семьдесят пять процентов. Все понятно?

— Да.

— Капитал общества увеличивается до двухсот рублей. Сто рублей — это новая эмиссия, и ее покупаем мы. Теперь у банка по-прежнему остается семьдесят пять рублей уставного капитала, но это уже не семьдесят пять процентов, а только тридцать семь с половиной. У него было больше, чем контрольный пакет, а стало меньше.

— А почему банк не может купить новую эмиссию?

— Потому что ему придется выложить не сто рублей, а семьсот миллионов долларов, а таких денег у него нет.

— А если бы он занял у кого-нибудь эти деньги? Или взял у государства? Или еще как?

— Тогда бы мы украли его деньги. Но даже если бы мы не стали их красть, банк бы никогда этого не сделал. Весь смысл его жизни в том, что он платит копейку за то, что стоит сто рублей. А платить сто рублей за то, что стоит сто рублей, — он просто не знает, как это делается.

— А почему ты не стал банкротить завод, как все говорили?

— Солнышко, это очень плохая штука — банкротство. Куча проблем, порушенные связи, скандал на Западе… Это лекарство, которое хуже болезни. Тому директору, который так со своим заводом поступает, яйца повыдергать мало.

Ирина ткнулась подмышку Извольскому.

— И это — все? Совсем все? Извольский расхохотался. Полураздетая Ирина стала дергать его за руку.

— И ты не мог мне сказать, а? Почему ты мне не мог ничего объяснить, я тебе какие-то дурацкие вопросы задавала! Это ты об этом с Денисом совещался, когда меня в театр посылал? Ну что я, сказала бы кому-нибудь что-то?

Тяжелая рука с исхудавшими мышцами обняла Ирину.

— Ну не сердись, солнышко. Что знают двое, знает и свинья. Никто ничего не знал. Ни Федякин, никто, только я и Денис. Иди ко мне.

Ира всхлипнула, не то обиженно, не то радостно, и стала целовать Извольского. Снизу, почти совершенно заглушенные толстыми стенами, едва доносились вопли развеселой попсы.

Спустя четыре дня после вышеописанных событий Вовка Калягин прилетел в Москву по каким-то своим ментовским завязкам. Если говорить точнее, он хотел у знакомых руоповцев добыть материал о связях сына зама губернатора Трепко с чеченскими бандитами. Отношения между областью и заводом были испорчены до усрачки, и эмиссия эмиссией, а нельзя было исключить, что губернатор сейчас начнет гадить заводу до последнего, понимая, что теперь Извольский не успокоится, пока не выкинет его из кресла. Правда, представить себе, что он решится обанкротить завод, было достаточно трудно. Одно дело — банкротить предприятие, выставляя банкротство мерой защиты от злобных московских олигархов, а себя — чуть не другом Извольского, а другое — банкротить завод, с триумфом отстоявший свою независимость.

Забавной и, казалось бы, непоследовательной деталью в поведении Калягина было то, что Трепко был единственным областным руководителем, более или менее державшим сторону комбината. Но, как известно, иметь компромат на врага — приятно, а на друга — необходимо. И хотя, прямо скажем, Трепко-младший особым авторитетом не пользовался, и у самих бандитов ходил за лоха и наркошу, сам мальчик любил гнуть понты и хвастаться своими знакомствами среди братков, за что ему дважды шумно влетало.

Знакомый опер не подвел — за вполне божеские бабки он снабдил Калягина дискеткой с синопсисом из агентурных сообщений и пухлой папкой с фотографиями и двумя видеокассетами. Пока они сидели, на столе зазвенел телефон, опер поднял трубку и удивленно сказал:

— Тебя.

— Калягин слушает.

— Вовка, ты? — раздался в мембране хорошо знакомый голос Лося. — Ты, говорят, там одним сунженским пацаном интересуешься? На предмет его южных пристрастий?

— Допустим.

— Заедь в «Серенаду». У нас для тебя тоже дискеточка найдется.

Калягин положил трубку и некоторое время глядел перед собой, раздраженно постукивая пальцами по столу. Потом поскучнел и стал прощаться.

В «Серенаду» Калягин приехал к обеденному времени, на такси, оставив собственную машину у здания РУБОПа. Ему было бы неприятно, если бы кто-то из обитателей офиса на Наметкина, проезжая мимо, засек разъездную представительскую тачку.