Виктор Нарожный - Любой ценой

Да, сегодня всё восстало против подполковника. Даже сама природа. Солнце так ласково светившее с утра, спряталось за тучи, а небо обрушило на многострадальные горы Чечни первый в этом году дождь. О том, чтобы поднять в воздух вертолёт с новой группой спецназа не могло быть и речи. Оставалось только ждать и надеяться на порядочность синоптиков, обещавших к ночи улучшение погоды.

Тоже самое Блажко приказал сделать и Довгаеву. Включить радиомаячёк и ждать. Однако, через час и семнадцать минут сигнал маячка исчез. В ответ на иные вопросы подполковника операторы только разводили руками. Они ведь, они ведь не боги и угадать, что стряслось с затерянном где – то на Кавказе маячком, не в их силах…

К Москве уже подбирался вечер, когда Блажко услышал первую за весь день, радостную новость. Синоптики дали, наконец, добро и вертолёт со спецназом поднялся в небо.

Впрочем, и эта радость оказалась преждевременной. На берегу горной речушки, кроме четырёх могильных холмиков, спецназовцы никого не обнаружили. А прошедший дождь лишил их даже теоретического шанса выйти на след, как пропавших разведчиков, так и канувших в неизвестность, террористов.

****

Вскинув уставшие руки, Руслан нащупал каменный выступ. Осторожно подтянулся на пальцах и едва не потерял сознание от боли. Действие промедола давно закончилось и растревоженная нога горела огнём.

Но останавливаться нельзя. Будет ещё хуже. Стоит только прекратить движение и измученное тело окончательно выйдет из под контроля, перестанет реагировать на команды мозга, превратится в никчёмный кусок плоти.

И превозмогая боль, Руслан упорно лез по каменистому склону, а в висках, учащённым пульсом, стучала команда : «Вперёд! Вперёд! Вперёд!» Сознание мутилось. Он уже с трудом соображал, что и зачем здесь делает. Единственной реальностью было осязание шероховатости гранита под содранными в кровь пальцами и боль.

Конечно, Никулин поступил правильно, оставив его там, на берегу речки. Хромой боец лишняя обуза для идущего по следу разведчика. Но и сидеть, ожидая помощи, Руслан не мог. За эти несколько дней он и так натворил кучу ошибок. Один только побег из банды Максуда чего стоил… Нет, найти и обезвредить боевиков стало теперь для Довгаева делом чести. А в вопросах чести он, как истинный горец , был всегда щепетилен…

… Когда он очнулся, вокруг царила ночь, а над самой головой висели чёрные пятна туч. Руслан лежал на самой вершине скалы, совершенно не помня, как он сюда взобрался. От перенапряжения шумела голова; Саднили содранные в крови , руки; ныла распухшая, превратившаяся в бесформенную колоду, нога. Но от ощущения всего этого, Довгаеву стало вдруг хорошо и весело на душе. Он жив, он всё ещё жив!..

Истощённый крик вспорол окрестные горы, заставив Руслана вздрогнуть. Рука не произвольно нащупала рукоятку пистолета. Вжимаясь в холодный гранит, он подполз к самой кромке скалы и заглянул вниз. Там, на дне узкого ущелья, в неверном свете костра, топтались бородатые люди. Даже не видя толком их лиц, Руслан догадался – это те самые, на поиски которых он и направлен.

И снова , полный нечеловеческой боли крик. Взгляд Довгаева лихорадочно заметался по ущелью, но проклятая темнота и спины боевиков упорно скрывали его источник.

Впрочем, ненадолго. Словно почувствовал присутствие ещё одного зрителя, кто – то из моджахедов отошёл в сторону и глаза Руслана упёрлись в знакомое лицо. Ситковецкий ? Не может быть! Довгаев почувствовал, как заструился по озябшей спине ручеёк пота . Петрович… Значит и он уцелел. Остался жив, чтобы попасть в лапы бандитов… Взгляд опустился ниже, по скрючённому в не мысленной позе разведчику, голым бёдрам…

Всё внутри Руслана зацепенело. Сноровистые руки боевиков усаживали Ситковецкого на остро заточенный кол…

Медленно вгрызающиеся в плоть палка и долгие часы нечеловеческих мук.. Довгаев наслышан был о любимом развлечении афганских моджахедов. Чернобородый Максуд любил иногда вспоминать годы своей беспокойной молодости. Но видеть такое Руслану довелось впервые.

Он лежал среди холодных камней и скрипел зубами от осознания собственного бессилия. О, Аллах, да лучше бы Ситковецкий погиб там, у переправы. Там, где погибли все его товарищи. Погиб, как подобает мужчине и офицеру, от пули или осколка разорвавшейся гранаты…

Довгаев не заметил, когда вскинул пистолет. Указательный палец обнял спусковой крючок, и выдавливал свободный ход, готовясь отправить в лоб прапорщика свинцовое облегчение.