Виктор Смирнов - Ночной мотоциклист. Сети на ловца. Тринадцатый рейс

Я невольно прислушался, забыв о том, что происходило на экране. Глубокий, мягкий женский голос словно бы скользил над облаками. Как родничок, прозрачно прозвучал клавесин. Я успел уловить кокетливую мелодию менуэта, но, наверно, ошибся, потому что в арии звучала церковная строгость, которая не вязалась со светским танцем. «Et exultavit», — различил я два латинских слова, выплывшие из арии.

Казалось, еще минута, и я смогу разгадать имя композитора, но тут механик совершил новый бросок в эфир, и менуэт сменился лошадиным ржанием.

— Фрау Кранц повезло, — сказал я. — Ее выход механик озвучил блестяще.

На экране возникли развалины какого–то дома, потом готический собор. Мелькнул Маврухин. Достанется тебе на открытом процессе, подумал я, глядя на бледное суетливое личико. Торгаш. За стенкой «битлзы» ударили ладошками, и Маврухин вдруг заулыбался.

— Блестяще! — сказал Валера. — Молодец механик.

Киноаппарат, нечаянный соглядатай, смущал Маврухина. Он часто моргал. Фрау Кранц стояла на втором плане, прислонившись к колонне, полная величия, словно кариатида, поддерживающая здание мировой коммерции. Вот в чьи лапы ты попал, Маврухин, нейлоновый бизнесменчик.

Впрочем, он давно ступил на этот путь — еще «шпажистом». Был такой промысел в первые послевоенные годы. «Шпажисты» — холодные мародеры. Они бродили с железными прутьями–щупами и разыскивали в развалинах города всякое добро. Фарфор, столовое серебро, картины, антикварную мелочь. Шиковец еще тогда предупредил Маврухина, и тот дал слово, что бросит шакалье занятие. Но, оставив один промысел, вскоре перешел к другому.

Проектор неожиданно моргнул и погас.

— Лампочка перегорела, — недовольно сказал Валера. — Пойду посмотрю, нет ли где двадцативаттки.

Несколько минут я просидел в темноте, развлекаясь джазами, которыми угощал влюбленный механик. По тому, как Валера хлопнул дверью, я понял, что лампочки он не нашел.

— Слушай, а ты там Маврухина на палубе не заметил? — спросил я.

— Нет, — буркнул Валера, складывая проектор.

Отсутствие Маврухина начинало беспокоить меня. Шиковец предупреждал, что вести наблюдение за пределами теплохода не следует, но все–таки я пожалел, что не отправился за матросом в город.

Я вышел на палубу и заглянул к механику, чтобы спросить, нет ли у него подходящей лампочки. Вася Ложко отрицательно помотал головой. Он покашливал и отупело смотрел на свой приемничек.

Вода шептала у бортов, палуба казалась широкой, как ночной проспект, на гофрированных крышках дрожали отблески. Невдалеке проскрипели уключины.

Часть акватории, где стояла «Онега» была плохо освещена, поблизости еще сохранились разрушенные здания. Горсовет никак не мог приступить к перестройке, потому что участок был болотистым, топким, а планы подземных коммуникаций и дренажа были уничтожены фашистами

Внезапно дверь капитанской каюты открылась, и Карен выпорхнула на мостик. Платье ее белело над моей головой.

— Паша, вы не видели Машутку? — спросила она. — Нет? Ну, так и есть! Пока я спускалась в холодильник, она упорхнула. Бедная девочка, расстроилась из–за этой нелепой ссоры.

Я перегнулся за борт и не увидел нашей маленькой лодочки. Скрип уключин уже смолк.

— Боюсь, что она уплыла, Карен.

Возле элеваторов, где встречали китобойцев, взлетели, перечеркивая наискось небо, две зеленые ракеты. Там слышалась музыка.

— Наверно, уплыла туда, где весело.

— Поеду за ней, — сказала Карен и сбежала с мостика.

Она подошла к шлюпбалкам, на которых висела наша вторая большая дюралевая лодка «Метеор». Механик немало повозился с этим суденышком, приклепывая подводные крылья и устанавливая мощный мотор.

— Попадет вам от друга Васи, — сказал я.

— Ну его, вашего механика, — ответила Карен. — Он ее, видите, взревновал. Отелло чертов, вот он кто!

Она отпустила тормоз лебедки, и шлюпка плюхнула в воду. Мотор дал оглушительную очередь. Шлюпка рванулась в темноту и исчезла.

Механик выскочил из каюты.

— Кто угнал «Метеор»?

На палубу легли полосы света — это Боцман Стасик Прошкус включил плафоны под мостиком, а вскоре и сам появился у шлюпбалок. С его робы стекала вода, а влажные пряди падали на худое длиннолобое лицо. У этого тощего парня всегда был испуганно–озабоченный вид.

— Купался! — насмешливо сказал Ленчик из рубки. Он позевывал, толстый и спокойный, словно котик–секач на лежбище. — А лодки увели. Ответишь за имущество.