Вскоре добрались до лаза в больничной стене — несколько выбитых кирпичей, раскуроченная арматура — никакой забор на Руси не обходится без таких дыр.
Еще рывок — и они на шоссе, огибающем больницу.
Тут ей опять повезло: подкатил частник на красном "жигуле" — солидный дядек в дубленке и дорежимном "пирожке". Сразу видно, не вор, на бензин зарабатывает. Лиза опустила девочку на снег, подошла к готовно распахнутой дверце, нагнулась и завела с частником разговор.
— У меня затруднение, милый человек.
— Что такое?
— Надо эту малышню подбросить, а я не могу отлучиться. Дежурство.
Ее обворожительная, солнечная улыбка произвела на "пирожка" сильное впечатление. Но коммерция есть коммерция.
— Куда везти?
Лиза назвала адрес "Русского транзита".
— Сколько дашь?
Лиза отслюнила из кошелька две стотысячных купюры. Это больше чем достаточно, но не настолько, чтобы мужик заподозрил неладное.
— Кто там их встретит, что ли?
Лиза объяснила, что детей следует передать директору фирмы Сергею Петровичу Лихоманову или его секретарше, но для него же.
— Это не все, милый господин. Вот вам мой телефон, пожалуйста, позвоните, как доехали. Можно попозже вечером. Вас не затруднит?
— Не беспокойтесь, — улыбнулся водила. — Доставлю в целости и сохранности. Вечером — это во сколько?
— Да хоть до ночи.
— Вас понял, сажайте свой детсад.
Наташа все же устроила каприз: с неожиданной силой вцепилась в ее руку.
— Не бросайте нас, тетя Лиза, пожалуйста, не бросайте!
В негромкой мольбе было столько отчаяния, как в загробном хоре, но Лиза осталась холодна.
— Хочешь вернуться обратно, Наталья?
Девочка, задрожав, клетчатой рыбкой нырнула в салон. Сенечка солидно покашлял:
— Все в порядке, тетя Лиза, я присмотрю за малышкой.
И они уехали.
Лиза взглянула на небо: ближе к вечеру оно покрылось каким-то сизым налетом, как перед радиоактивным дождем.
Ганя Слепень встретил ее в холле. Против обыкновения был не пьянее, чем с утра.
— Тебя где носило, засранка?
— Ты мне не муж, чтобы спрашивать.
— Если бы я твоим мужем был, давно бы убил...
Он загораживал ей проход. Лиза отметила, что в морге народу поубавилось: ни голосов, ни толкотни, ни машин на улице. Похоже, действительно, отбой, надолго ли? Чтобы увериться в этом, надо повидать еще одного человека, и быстро смываться. Такое везение, как сегодня, не может длиться вечно. Оно и так затянулось. Как только обнаружат мертвую Клементину и полуживого Крайнюка, начнется вселенский хипеж. Хорошо бы успеть до этого срока. Хорошо бы вырваться отсюда с головой на плечах.
— Дай пройти, — попросила смиренно. — Потом поговорим.
— О чем говорить? Натешилась с боссом, да? А я за тебя вкалывай, да?
Пошел на нее враскачку, загребая воздух здоровенными клешнями, и Лиза, нырнув под его руку, побежала к вешалке. Там оказалась, как в ловушке, и Ганя восторженно загудел:
— Во, курочка, допрыгалась! Сейчас мы тебя на кол усадим.
Она успела бы достать пистолет, но не хотела его убивать.
— Ты что же, совсем одичал? — Лиза покосилась на керамическую вазу с мохнатым кактусом. Ганю погубила мания мужского превосходства. Он очарованно глядел, как она расстегнула кожушок и рванула ворот рубашки, открывая ослепительную, золотистую грудь.
— Давай, — пролепетала безнадежно, — давай, раз не терпится.
Заминка вышла ему боком. Лиза, жалобно улыбаясь, маня кавалера, шагнула ближе к вазе, загребла ее левой рукой и раскрутила Гане в лоб, как метательный диск. Звук получился негромкий, сочный, словно гроб опустился в могилу, но результат превзошел все ожидания. Ганя заухал, замычал, стряхивая с очумелой башки кактус вместе с черепками, словно стал жертвой землетрясения. Лиза помчалась к двери, прихватив с полу чемоданчик.
В подсобке быстро переоделась — спортивный костюм, заячья шубка, — побросала в сумку самое ценное, что хранила в морге, сверху положила пистолет. Мельком глянула в стенное зеркальце — вид взъерошенный, помятый, но просветленный. Расторопная молодуха, за которой погнались черти. Прихватила с собой кочергу — каленый железный прут с крючком на конце, страшнее оружия не бывает. На обратном пути забежала попрощаться в закуток Гриши Печенегова. Тот склонился над заветной книгой, к которой всегда обращался в минуты тягостных раздумий, — уголовный кодекс СССР сталинского периода, почти раритет.
— Ухожу, дядя Гриша, прощай! Спасибо за все.
Читать дальше