Александр Щелоков - Вкус смерти

— Снимите с меня, как это, кёерауад. — Он все же вспомнил слово. — Наручники…

Прасол пристально поглядел на Ныыма. Тот не выдержал взгляда, отвел глаза.

— Подождешь. Надо привыкать к тому, что ты на привязи. Меньше свободы — меньше глупостей сделаешь. Постепенно привыкнешь. Лошадь тоже к седлу не сразу привыкает…

— Я не лошадь…

— Ты хуже, Ныым. Ты осел.

— Зачем так говоритте?

— Не дошло? Объясняю. Когда ваши политики и интеллигенты куражатся, стараются показать, что им наплевать на Россию, на интересы русских, живущих в Эстонии, — это даже нормально. У ваших интеллигентов давно мозги деградировали. Но ты из простой трудовой семьи, так? Твой хлеб в твоих руках. И все же ты с оружием полез в Россию. Ради каких интересов? Во имя родины? А кто ей угрожает?

Слово «родина», произнесенное русским, будто укололо Ныыма. Он нервно дернулся, опустил голову. Два дня назад почти такой же разговор о родине шел в другом месте: на базе отряда Железного.

Вечером, после дня напряженных военных занятий, боевики устроились за грубым деревянным столом в просторном деревянном доме и отдались национальному эстонскому развлечению — по-черному пили. Белый — Георг Лиллевяле — всегда был суур исамаалане — большой патриот. Он поднял свой стакан повыше и, обрывая разговоры, предложил тост:

— Пусть стоит надо всеми наша прекрасная великая родина — кодумаа… Выпьем, друзья!

— Иди ты! — оборвал его Железный. — Лучше выпьем за баб!

— Родина — это святое, — пытался возражать Белый.

— Кодумаа, кодумаа — родина, родина, — вновь оборвал его Железный. — Вам долбят эти слова, а вы верите, что в них большой смысл. Теперь скажу я, а вы все подумайте. Что лучше — жить на родине с дыркой в кармане или с открытой кредитной карточкой в Штатах? Только ты, Серый, не разевай рот. В Тарту, я знаю, вы все патриоты. Но ни один из вас не держал в руках кредитной карточки. Для тебя болото возле хутора — граница мира. А я вам скажу, мне плевать на то, что вы зовете родиной! Дурак тот, кого распирает гордость, что он эстонец. Однажды в Оклахоме меня спросили, откуда я. Ответил: «Из Эстонии». У янки глаза как у рака вылезли. «Эстонь? Где это? На Аляске?» Я тогда еще был патриот вроде Белого. Сказал: «От нас недалеко Финляндия». Янки башкой закрутил: «Ай доунт ноу — не знаю». Тогда я переступил через себя и сказал: «Россия». — «О, Раша, Раша! — и он меня тут же по плечу похлопал. — Гуд, вери гуд!»

— Конечно, — согласился Серый, — Россия — огромная страна.

— Великая, — поправил Железный. — И мне смешно, когда наши политики залупаются против Москвы. Это все одно, что мартышке лежать в одной постели со слоном и дразнить его: не возьмешь меня! А если он ей палку бросит, мартышка лопнет. Не захочет слон, отвернется, заснет и придавит к стенке — от мартышки останется мокрое место. А вы «великая родина, великая родина»!

— Все же ты не прав, Железный, — Серый не зря учился в пединституте. — Русских мы прижали. Кто такой русский в Эстонии? Мигрант. Для меня вообще таракан. Хлопну ботинком — раздавлю.

За столом прокатился веселый гогот. Серый жестом лихого гусара расправил сивые усы и потянулся к бутылке.

— Давай, давай! — поддержал его Железный. — Вот мы свое дело обтяпаем, я уеду. Потом сяду на берегу и стану смотреть, как вы русских давить начнете.

— И задавим. — Серый не терял гонора.

— Кам он! Давай, давай! — подбодрил его Железный насмешливо. — Потом русские разозлятся, придут и устроят из Эстонии футбольное поле. Одни ворота у Нарвы, другие в Таллинне. А повсюду только зеленый газон…

— Америка не позволит! — вступил в разговор Белый, уже основательно закосевший. Для убедительности он стукнул по столу кулаком. Стаканы подпрыгнули и зазвенели. Железный спокойно закинул голову, плеснул в рот самогон. Острый кадык на худой жилистой шее два раза двинулся — вверх, вниз. Рукой взял из миски соленый огурец и задвигал челюстями. Утер губы ладонью.

— Навалить Америке на вас большую кучу! Политики поорут и утихнут. Америка всегда сильна криком. Там, где ей врезают по сопатке, она мгновенно поджимает хвост. Ты, Белый, вспомни Вьетнам. Или последнее — Сомали. Выдали американцам боевики генерала Айдида, и великая держава утерлась.

— Вы же сами, господин Железный, недавно хвалили Америку, — робко влез в разговор Ныым. Он хотя и побаивался шефа, все же не желал прощать ему противоречий в суждениях.

— Сынок! Хвалил-то я ее за другое. Америка хороша тем, что в ней человек свободен от морали. Если есть деньги, он может делать все, что душа пожелает. Вы здесь этого не понимаете. Всех вас социализм превратил в телят. Настоящий мужик должен пить, есть мясо и тискать баб. А вас все время держали на веревочке. Для строителя коммунизма выпивка — зло. Пили все. Пили по-черному, но дышали в кулак. Чтобы сосед не унюхал и не донес в партком. Хотели бабу — но нельзя. Аморально. Деньги порой жгли ляжки, и хотелось швырнуть их на кон, но такой возможности у вас не было. Азартные игры социализмом запрещены. И никто из вас не думал, что настоящий мужик вырастает только тогда, когда он с детства не боится делать то, что захочет.