Энди Макнаб - Русский

Шваб набрал номер и подождал. Ждать пришлось недолго. Видимо, адвокат заранее позвонил его родителям. Блэкберн представил себе мать, сжимающую телефонную трубку двумя руками, — ему много раз приходилось видеть этот жест; таким образом она как будто старалась приблизиться к собеседнику.

— Здравствуй, сынок.

Голос у нее был отчетливым и сильным, словно она несколько дней репетировала эти слова, наверное, так оно и было.

— Я знаю, что у меня только две минуты, но сразу хочу тебе сказать: мы с твоим отцом очень любим тебя и верим тебе, слышишь?

— Мама?

— Да, милый?

Голос у нее надломился — она услышала сына впервые с того момента, когда узнала, что он в тюрьме.

— А папа далеко?

— Нет, милый, он здесь, рядом. Я сейчас дам ему трубку.

Из трубки донесся шорох, приглушенные голоса, мгновение спустя Блэкберн услышал, как отец откашлялся.

— Ну что ж, сынок, по крайней мере, теперь тебя не убьют в Ираке.

— Папа, я понял, — торопливо заговорил Блэкберн.

— Что, сынок?

Голос у отца был такой, как будто он состарился лет на десять; слова сына явно ошеломили его. Но Блэкберн продолжал. У него было очень мало времени.

— Папа, теперь я знаю, каково это. Я понял, каково тебе было во Вьетнаме. Думаю, именно это поддерживало меня в последние… Теперь я понял.

Последовала пауза, затем родители обменялись несколькими словами, которых он не смог разобрать.

— Прости меня, сынок, боюсь, я не понимаю, о чем ты.

— То, через что тебе пришлось пройти… Именно из-за этого я пошел в армию — чтобы узнать, каково тебе там было.

Молчание на другом конце провода сказало ему все.

Блэкберн попытался придумать, что еще сказать, но ничего не приходило в голову. Бремя, лежавшее у него на сердце, стало еще тяжелее. Он передал трубку Швабу, который удивленно смотрел на него.

— Это все? Вы уже закончили?

Блэкберн кивнул. Он давно представлял себе откровенный разговор с отцом, представлял, как они впервые посмотрят друг другу в глаза. Но сейчас его отец думает лишь об одном: «Неужели мой сын стал убийцей?»

Шваб положил трубку на рычаг, поставил на стол огромный квадратный кейс и извлек оттуда вторую темно-серую папку.

«Как они умудрились настрочить столько бумаг за такое короткое время?»

— Начнем.

— Что именно?

Шваб пристально взглянул на своего нового подзащитного. «Ну, поехали», — подумал он.

— Я уже рассказал все, что помню. Я виновен. Я все равно что покойник.

Блэкберн уронил голову на руки.

Москва

Примерно в половине одиннадцатого вечера они выехали в аэропорт Домодедово на «роллс-ройсе» Булганова. Дима, свернувшийся на заднем сиденье, размышлял о том, откуда эта неестественная тишина: из-за пуленепробиваемых стекол или из-за того, что он оглох? Кролль сидел рядом с шофером, с нескрываемым удовольствием рассматривая приборную панель. Сзади вместе с Димой и Оморовой расположился сам Булганов.

Он вызвался участвовать в операции в последнюю минуту. Дима был объектом охоты. За его голову была объявлена награда. Стрелять без предупреждения. Он мог выбраться из Москвы и попасть в Париж только с помощью Булганова — точнее, его личного самолета. Олигарх зажег новую сигару и выпустил дым через ноздри; глаза его возбужденно сверкали. Булганов не относился к числу сторонников режима, и Дима без труда заручился его помощью. Но богач ничего никогда не делал бесплатно. Когда они садились в машину, Булганов назвал свою цену:

— Я поеду с вами, договорились? Иначе никакого самолета.

— Согласен, — солгал Дима.

Оморова с непроницаемым выражением лица посмотрела на него; взгляд ее, казалось, спрашивал: «Ты что, разрешишь ему играть там в бандитов и полицейских? Ты серьезно?» И Дима на мгновение нахмурился, словно отвечая: «Не говори ерунды, конечно нет». Он пока не знал, как избавиться от Булганова, но был уверен, что придумает что-нибудь по дороге в Париж. В конце концов, его учили справляться с неожиданными препятствиями.

Возможно, присутствие Оморовой заставило Булганова распустить хвост. Он начал разглагольствовать:

— Знаете, какая проблема в постсоветской России? Здесь можно любого обвинить в краже чего-нибудь откуда-нибудь. — Он снова затянулся сигарой, наполнив салон клубами дыма. — И это будет правдой. Возьмите меня: я владею таким богатством, о котором до развала СССР и мечтать не мог, но я прекрасно знаю, что никакие пуленепробиваемые стекла меня не спасут, если я выйду из милости у Кремля. Поэтому мне нужно иметь что-то против них, чтобы они оставили меня в покое.