Роман Канушкин - Ночь Cтилета-2

— Дочка, — сказал он, — не стоит играть такими вещами.

Прима убрал со стола чистый листок бумаги, и под ним оказался второй Алексашкин рисунок. Татуировка.

Валентин Михайлович Прима не знал, что произойдет дальше, он опять балансировал на тонкой струнке, но Наталия Смирнова вздрогнула, увидев рисунок, на мгновение ее зрачки расширились, и краска отхлынула от ее щек. Вот тогда Прима понял, что находится на правильном пути. И теперь надо лишь ждать и быть крайне осторожным, делая следующий шаг по тонкой струнке.

— Я… не… — Наталия Смирнова запнулась, ее голос внезапно сел, она как зачарованная смотрела на рисунок, потом подняла голову. И ничего, кроме страха, Прима в ее глазах не увидел.

Валентин Михайлович Прима прекрасно понимал, что любое неосторожное слово — и все закончится. Поэтому он лишь мягко отодвинул от Наталии рисунок и понимающе покачал головой.

— Я… не… играю… — глухо отозвалась Наталия Смирнова. — Вы…

Прима медлил. Компьютер в его голове бешено прокручивал все возможные варианты. Прима мог бы попытаться прижать ее дачей ложных показаний или сокрытием важных для следствия сведений; вместо этого, подчиняясь все той же интуиции, он негромко произнес:

— Дочка, я ведь только пытаюсь помочь тебе. Мы оба должны попытаться, ради тебя и… Саши.

И в это же мгновение Прима сам удивился тому, что сказал. Почему — «Саши»? Ведь он хотел сказать что-то другое. Александра Афанасьевна Яковлева мертва. И Прима хотел сказать что-то другое. Например, «памяти Саши» или «светлой памяти Саши». Но Прима не стал себя поправлять. В этой мгновенно повисшей тишине Прима не стал себя поправлять. И ему показалось, что он прожил целую вечность, хотя прошло не больше секунды, прежде чем где-то далеко он услышал слабый, словно больной, голос Наталии Смирновой:

— Вы… думаете… что… Саша…

Она умолкла.

Сердце Примы начало биться интенсивнее.

«Что? Что ты хотела сказать, дочка?! Я думаю „что“? Что Саша жива»?

Да? Это испугались произнести твои губы?»

Тишина делалась густой, почти осязаемой. И Прима решился.

— А ты как считаешь? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он.

Что-то задрожало в этой повисшей тишине. Хрусталинки. Слезы. И… целый поток слез вырвался из глаз Наталии Смирновой. Плотины прорвало.

Прима получил свой приз.

— Она говорила, что это знак, — услышал Прима сквозь грудные рыдания.

— Эта рыба — знак. Бедная, глупая моя.

Прима слушал ее рыдания, чувствуя неприятный холодок в той самой ватной полости в районе желудка. Опаньки, как все повернулось!

«Она говорила, что это знак. Эта рыба — знак». Вот куда вынес Приму Алексашкин рисунок. Только главным было другое.

Вы думаете, что Саша…

Жива?

Ах ты, бедная Саша! Действительно ли тебя забрали с собой эти бешеные звери, выползшие из Тьмы, или…

Прима снова стоял у черты, невидимой черты темного, безумного круга.

Валентин Михайлович молча налил стакан воды, протянул его девушке.

— Ничего, дочка, ничего, — мягко сказал он.

Дальнейшее было делом техники.

Наталия Смирнова никогда не видела эту татуировку на теле Александры Афанасьевны Яковлевой. По крайней мере до тех пор, пока та была жива. Она о ней только слышала, при очень странных обстоятельствах, и видела расчерченную салфетку, на которой нетвердая рука Саши пыталась воспроизвести этот рисунок. И Наталия Смирнова действительно не знала, на чьем теле в тот страшный вечер опознания в морге ей пришлось увидеть эту так напугавшую ее диковинную рыбу, наколотую иглами по когда-то живой коже и раскрашенную в какие-то детские радужные цвета.

…К этим дурацким Сашиным историям про счастливую рыбу, которая якобы должна принести ей удачу, Наталия Смирнова уже привыкла. Да, в подпитии, или, как это называла Наталия, «под кайфом» (вполне возможно, что девушки баловались наркотиками. Кто ж в Ростове-папе из людей ночных профессий не баловался наркотой?), Александра Яковлева несла всякий бред о ее счастливой рыбе. Которая спасла ее когда-то, в ту далекую и солнечную пору, когда Саша была еще ребенком и, не рассчитав силы, чуть не утонула в седой пене Каспийского моря. Об огромной белой рыбе с человеческими глазами, которую с тех пор искала Саша, но та больше себя не показывала.

— Выдумщица ты, Сашка, — смеялась Наталия Смирнова, — в Каспийском море нет дельфинов.

— Я и не говорю, что это был дельфин. Это была моя особенная рыба.