Михаил Нестеров - Бешеная стая

– После, конечно, когда разбирал его вещи, – ответил Приказчиков, не поворачивая головы.

– В этом была необходимость?

– В день похорон моего брата я купил новую софу. Когда умерла мать – перемыл в доме всю посуду…

Я не стал слушать. Мне было наплевать, как развлекался генерал во время похорон своей жены. Его поступки имели аналоги и носили какой-то медицинский термин, что-то вроде посттравматического синдрома, и он просто-напросто снимал стресс, намывая посуду и устраивая шопинги. Я встречал людей, которые совершали еще большие глупости.

– …в его комнате привлекла внимание видеокамера JVC. Мне казалось, я давно отправил ее в подвал, где хранились в коробках кинопроектор, фотоаппарат «Смена», электробритва, прочие устаревшие модели. Что он мог снимать этим видеомонстром, кофр которого был размером с чемодан?.. Рядом лежали кабели, и я подключил камеру к телевизору, используя ее как видеомагнитофон. В ее деке находилась последняя кассета, последняя глава видеодневника. Позже я обнаружил остальные. Они лежали стопкой в шкафу и даже не были заперты. Он прятал письмо в почтовом ящике – я научил его этому: если хочешь что-то спрятать, оставь на виду. Кассеты были пронумерованы, от первой до седьмой. Я до сих пор живу ими, питаюсь ненавистью к этому ублюдку, оставившему такую память о себе. Надеюсь, в аду ему так же жарко, как в пылающем гараже.

Генерал замолчал, я же продолжил его мысль. Хоронить заживо – это фирменный стиль «Бешеных псов», и зародился он в районе Старой дамбы, когда изощренный ум Розового уже начал формировать боевое подразделение. Розовый наверняка разведал окрестности Чернавки и там натолкнулся на идеальный подземный склеп, в котором нашла свою смерть Ольга Губайдуллина. Второй задокументированной смертью стала расправа над Шатеном (а может, это был третий, пятый или десятый случай). На пленке показательная казнь выглядела отрепетированной сценой из спектакля. Репетиция означала неоднократное повторение одних и тех же действий. Своего они и казнили играючи, как будто натренировались на чужих. Безжалостные, страшные люди. И еще до этой показательной казни в голову Родиона Приказчикова влезла идея, по свойствам схожая с подстраховкой. Он установил видеорегистратор в помещении, где проходила казнь, и стал обладателем улики, которая прежде всего разоблачала ее обладателя – самого Родиона: только его лицо было отчетливо видно в финальной сцене; остальных убийц идентифицировать было невозможно из-за ретуши, наложенной на их лица. И в этой связи вставал вопрос: если это действительно Родион установил регистратор, то почему против логики ретушь слетела с него? (Его слова: «Я сократил этот фильм до пятнадцати минут: три части по пять минут в каждой» – не доказывали его авторства.) Недоглядел, накладывая эффекты из видеомейкера? Логика подсказывала обратное, оно же невероятное: это члены банды сговорились против генеральского сына.

– Вы построили гараж на месте старого? – спросил я, когда тропинка вывела нас к гаражу.

Новый, модерновый – он мне понравился. Из силикатного кирпича, он был облагорожен облицовочным. Над его черепичной крышей высилась труба вытяжки. Его высокие и узкие окна светились изнутри современным голубоватым светом. Его вытяжные ворота могли приманить машину самого желанного класса.

– Я хотел снести даже фундамент, но прораб отговорил меня. Так что новые стены покоятся на старой основе.

– В строительстве гаража была какая-то необходимость?

– Была, – отрезал генерал. – Следуя твоей логике, мне следовало оставить на месте головешки?

– Я этого не говорил.

– Ты плохо слушаешь. Я говорил о твоей чертовой логике, а не о том, как открывается и закрывается твой рот!

Приказчиков чуть поостыл и продолжил:

– Ты просмотрел все кассеты?

– Осталась одна.

Мне не были интересны подробности второго, третьего ограблений бандой «Бешеные псы», меня притягивали размышления Блондина. И я вдруг понял, что на всех кассетах одно и то же – покаяние. Родион исповедовался совершенно незнакомому человеку, как если бы знал, что получит отпущение грехов. Но еще не родился тот священник, который снял бы груз с его души. Чем больше я смотрел на глумливые откровения генеральского сына, тем больше пропитывалось мое сердце ненавистью к нему и тем отморозкам, которые называли себя «бешеными псами». Они тоже поверили в безнаказанность как в бессмертие. Эта вера придавала им сил и толкала на новые, более жестокие преступления. И дело не в том, были ли бандиты мотивированы, дело заключалось в их боевом потенциале. И я все больше проникался трогательными чувствами к генералу: эти ублюдки не заслуживали нашего гуманного суда. Они заслуживали только одного – смерти. Генерал считал себя ответственным за тех, кто стали жертвами «Бешеных псов». На эти мучения его обрек тот, кого он на протяжении четверти века называл сыном.