Александр Звягинцев - Сармат. Кофе на крови

Сарматов передает бинокль вышедшему из-под туманного полога Алану.

— Вон там, у ствола сухого дерева, почти на вершине, не пещера ли? — спрашивает Сарматов.

— Да вроде бы. Но нужно проверить.

— Давай с Бурлаком. Только без шума...

— Есть! — мгновенно откликается Алан.

Проводив взглядом растаявших в тумане Алана и Бурлака, Сарматов командует остальным:

— Привал, мужики!

Харченко и Шальнов кладут носилки с американцем возле воды. Сарматов трогает его за здоровую руку и просит:

— Пей, полковник. Прошу тебя, пей, а?

Тот лишь пристально смотрит на него. Выглядит американец еще хуже прежнего. Глаза его ввалились, исхудавшее лицо почернело, губы потрескались и спеклись.

— Ну что же ты?.. — спрашивает Сарматов, и в голосе его нет прежней злости.

Еле шевеля распухшими губами, американец выталкивает из себя:

— В уставе американской армии сказано... если нельзя выполнить приказ, офицер обязан... обязан принять все доступные меры для спасения своей жизни и жизней подчиненных.

— Сдаться «духам»? — резко обрывает его Сарматов.

— Такие, как... ты, не сдаются, — спокойно отвечает американец.

— Тогда что же?

— На войне жестокость — способ... способ спасения, майор.

— Ах, вот ты о чем!..

— Я все равно обречен. И это понятно не только мне, но и тебе. Я смирился... с неизбежным.

— Ну-у, еще не вечер, полковник! — твердо говорит Сарматов, но особой убежденности в его голосе не слышно.

— Я не доживу... не доживу и до вечера, — напрягая все силы, шепчет тот. — Лучше реши все сейчас... Иначе вам... вам не выбраться из этих... этих проклятых гор.

— Тебя вдруг стала заботить наша судьба? — удивляется Сарматов.

— Да!

— Почему?.. — недоуменно спрашивает майор.

— Это... это не имеет значения.

Сарматов внимательно всматривается в лицо полковника:

— Мы действительно раньше не встречались, полковник?

— Теперь... это уже не важно, — произносит тот и закрывает глаза.

Тем временем Алан и Бурлак преодолели крутизну склона и взобрались на одну из террас. Там, среди камней, вьется еле заметная тропинка, уходящая в распадок между отвесными скалами. Пройдя по ней, бойцы выходят на примыкающую к отвесной скале ровную площадку, с трех сторон окруженную пропастью.

— Сармат был прав, здесь пещера! — говорит Алан, показывая на проем в скале.

Держа автомат наготове, Бурлак заглядывает в черное чрево пещеры и тут же отшатывается.

— Там кто-то есть! — шепчет он срывающимся голосом.

Из пещеры доносятся громкие беспорядочные стуки и непонятное фырканье. От входа видно, как в глубине пещеры перемещаются две горящие точки.

— Может, не врали «духи»? — восклицает Бурлак. — Может, шайтан, а?

— Снежный человек, слушай! — шепчет, хватая его за руку, Алан.

— Уффф! — выдыхает Бурлак. — Блин, его нам только и не хватало! А может, опять сова? А?

— Да, нет Ваня, это снежный человек!.. Клянусь мамой — он!.. Я слышал, они здесь водятся!

— Е-мое!.. Что делать-то с ним? — на полном серьезе вопрошает Бурлак.

— Ваня, я считаю, надо его живым брать! — давясь от смеха, но делая непроницаемое лицо, отвечает Алан.

— Зачем? — вконец озадачивается Бурлак.

— Для науки! — шепотом объясняет Алан. — Они же редкий, исчезающий вид! Кто знает, может, этот вот вообще последний!

— Я в книжке читал — они трехметровые! Как мы его брать-то будем, такого громадного? — спрашивает Бурлак, не отводя взгляда от входа в пещеру — Гляди, гляди, как глазищами лупает!..

— Ничего, прорвемся, Ваня! Сейчас я его, голубчика, обездвижу, а там уж мы с тобой вдвоем как-нибудь управимся! — кричит Алан и бросается в пещеру.

Но едва он делает несколько шагов, как что-то огромное и лохматое сбивает его с ног. Бурлак бросается на помощь, но страшный удар выбрасывает его из пещеры. Однако Алану все же удается вцепиться в лохматый бок неведомого существа и даже закинуть на него ногу. Матерый архар выскакивает на площадку и, делая громадные прыжки, пытается сбросить с себя непрошеного наездника.

— Ваня, Ваня, кто это? — кричит Алан истошным голосом. У него перед глазами лишь шерсть животного, через которую он никак не может разглядеть, кого же он все-таки оседлал.

— Блин, да это ж козел! Козел, слышишь, Алан! Мать твою! — очухивается Бурлак.

— Кто козел?.. — орет Алан, еще сильнее вцепляясь в шкуру животного.

— Он — козел! — кричит в ответ Бурлак.

— Какой, слушай, козел?..

— Рогатый, блин!

— Ваня, клянусь мамой, его живым брать не надо! — снова кричит Алан.