Сергей Зверев - Жиган

— Запомнил.

— Попадешь в правильную камеру, будут проверять тебя по понятиям, значит, честно. Не садись, пока не пригласят, ничего ни у кого не бери, даже если предлагают. Знаешь, чем ты мне сегодня понравился?

— Не знаю.

— Когда ответил «благодарю», а не «спасибо». Это ты правильно сказал, и всегда так говори. «Благодарю» — это значит, что ты благодарен, чувства правильные испытываешь, а «спасибо» забудь навсегда. Увидишь на хате в камере мужика в красном — не подходи к нему и не разговаривай. Это опущенные, педерасты, петухи. Их еще по-разному называют — мастевые, тузы червонные. Масть, значит, у них такая. Петухам опущенным женские клички дают — Люська или Маргарита, Наташка, Маруся. Притрагиваться к ним нельзя, из рук ничего брать нельзя. Многих по незнанке в петухи определяют.

— Как это?

— Очень просто. Вот ты, первоход, попал в СИЗО, на хату. Настроение, конечно, хуже некуда, подбегает к тебе такой с улыбочкой, лебезит, сигарету протягивает — мол, закурить хочешь? Ты берешь. Все, теперь на тебе печать, клеймо, и никогда этого клейма не смыть. Сделают тебя пробитым, опустят, татуировочку на спине нарисуют — туз бубновый. Тогда пиши пропало.

— Что-то я не пойму, — с сомнением произнес Константин, — ты блатной или только прикидываешься? Сам ведь сказал — не верь никому.

— Учишься понемногу, — осклабился Архип. — Таких, как я, называют блатными. Две ходки у меня за плечами, нынче будет третья. А ты пацан, судя по всему, правильный. Мне-то вроде бы и волноваться незачем, а вот не хочу, чтобы жизнь твоя наперекосяк пошла. Гнида какая-нибудь попадется, и…

— Вроде этих? — Константин выразительно посмотрел на Сироту, который с увлечением резался в карты, не обращая внимания на происходящее вокруг.

— Это «шестерки», торпеды, даже не блатные, так, приблатненные. Бояться их не стоит, но опасаться всегда надо. Могут подлянку подложить. Здесь, на больничке, они смирные. Начнут дергаться — их быстро на хаты вернут. А там жизнь не сладкая. И все равно с ними лучше по-мирному. За языком своим следи, матом не ругайся…

В коридоре за дверью послышались чьи-то голоса и шаги. Карты у игроков исчезли в мгновение ока. Когда дверь распахнулась и в палату вошли двое прапорщиков в мундирах защитного цвета, игроки как ни в чем не бывало восседали на своих кроватях.

— Панфилов, — сказал один из прапорщиков, грозно обведя взглядом комнату, — на выход.

— Что-то вы, гражданин начальник, не по погоде одеты, — съязвил Сирота. — Не дай Бог простудитесь.

— Поменьше болтай, Сиротин, — оборвал его прапорщик. — Язык еще не болит?

— А я что, я ничего. Я только за ваше здоровье беспокоюсь.

— О своем подумай. Панфилов, ты что, глухой? Пошевеливайся!

Константин тяжело поднялся и шагнул к двери.

— Руки за спину.

— Прямо вот так, — глухо спросил он, — в пижаме и шлепанцах? Мороз ведь.

— Разговорчики! — прикрикнул прапорщик. Потом, немного смягчившись, добавил: — Ничего, тут недалеко.

Константина провели по коридору в кабинет с табличкой: «Главврач».

— Лицом к стене, — скомандовал один из конвоиров, в то время как второй вошел в кабинет.

«Странно, — успел подумать Константин, — с каких это пор в кабинет к врачу под конвоем водят?»

Снова скрипнула дверь.

— Заходи.

Константин вошел в очень тесную, неуютную комнату, от всего вида которой так и несло казенщиной: крашенные зеленой масляной краской стены, рассохшийся письменный стол, совершенно лишенный бумаг, окно с неизменной наружной решеткой, два стула, железный сейф, старомодный шифоньер в углу. Единственным украшением кабинета был портрет неизвестного Константину светила медицины в пенсне и с бакенбардами.

За столом сидел моложавый милиционер в мундире капитана с вузовским ромбиком на груди. Неуловимым движением он выдернул из-под стола черный кейс с потертыми углами, извлек из него тонкую папочку с белыми тесемками, лист бумаги и ручку.

Глядя на Константина, он долго и муторно раскладывал все это перед собой, потом наконец удовлетворенно кивнул и принялся писать что-то на листе бумаги.

Константин почувствовал, что начинает закипать.

«И долго ты будешь меня мурыжить, гнида?» — подумал он с ненавистью.

Словно услышав его слова, капитан оторвал взгляд от бумаги и внимательно посмотрел на Панфилова — словно не понимал, как этот человек в пижаме и шлепанцах на босу ногу оказался в кабинете.

Эта игра в гляделки продолжалась несколько секунд, заставив Константина вспомнить о словах Архипа. Тот сказал правду — допрос еще не начался, а понту дешевого сколько…