Сергей Зверев - Морской охотник

Американец снова покачал головой. От этого движения перед глазами у него все поплыло, и Меллинг наконец перестал сопротивляться наползающей на него дреме. Через минуту он уже спал.

Покосившись на спящего старика, оскорбленный в лучших чувствах чекист снова отхлебнул из бутылки и устроился на соседней койке. Спать без простыни и прочего белья было неприятно, однако звать врача или медсестру было уже лень — от выпитой водки Гаранина тоже стало неудержимо клонить ко сну.

Кают-компания на японском корабле Полундру слегка разочаровала. Не знал бы, что корабль японский, — в жизни бы не догадался. Никакой восточной экзотики — ни самурайских мечей на специальной подставке, ни японских картин, ни циновок на полу.

Все вполне по-европейски. Да и сами хозяева в кимоно переодеваться и обувь снимать, войдя в помещение, особенно не спешили.

«Ну вот, даже рассказать дома нечего будет», — огорченно подумал Полундра.

Переводчик, с которым Полундра тихо поделился своим разочарованием, пока народ рассаживался по своим местам за длинным столом, тоже вполголоса объяснил спецназовцу, что современные японцы и у себя на родине-то не очень соблюдают старинные обычаи, что уж говорить о случаях, когда они уезжают за границу.

— Странно, — тихо сказал Полундра. — Я как-то видел японский учебный фильм про карате, так там все как положено. Циновки, кимоно, поклоны… Или это липа?

— Не липа, — покачал головой переводчик. — Просто спортзал и занятия карате — это совсем другое дело. Традиционное боевое искусство — вот они и ведут себя как положено по традиции. А работа на научно-исследовательском судне или в офисе каком-нибудь в Токио — дело совершенно нетрадиционное.

Кимоно там будут смотреться глупо. Вообще, японцы в этом смысле молодцы. Они и своего не забывают, и чужое, когда нужно, перенимать не боятся.

На этом разговор оборвался — один из японцев вежливо коснулся плеча Полундры и указал ему на место по соседству с Савадой Яманиси.

Усевшись за стол, Полундра наконец-то обратил внимание на то, что на нем стояло. Большая часть блюд была ему совершенно незнакома: какие-то странные коричневые кусочки в густом красном соусе — не поймешь даже рыба это, мясо или вообще какой-нибудь овощ экзотический. Длинные белые палочки, пахнущие специями — Яманиси сказал, как они называются, но слово это состояло слогов из восьми, и Полундра, разумеется, забыл его начало раньше, чем услышал конец. Правда, было и кое-что знакомое — рис с какой-то рыбой, знаменитые суши, которые Полундра как-то раз попробовал в японском ресторане во Владивостоке, жареная курица.

Когда все уселись за стол, Яманиси поднялся и минут пять говорил по-японски, делая паузы только для того, чтобы русским гостям все успели перевести. Смысл этой длинной и цветистой речи можно было свести к одному-единственному предложению:

Савада Яманиси искренне рад, что его приглашение приняли такие замечательные люди, каковыми, без сомнения, являются все до единого члены русской делегации, и он желает им всего хорошего.

Полундра, успевший уже как следует проголодаться, с тоской ждал, когда речь наконец закончится. На всякого рода торжествах и официальных обедах он больше всего не любил это словоблудие. Однако приходилось терпеть — этот случай был из тех, когда сделать нельзя совсем ничего.

Японец закончил свою речь пожеланиями в адрес своих гостей. Если бы его пожелания сбылись хотя бы на четверть, то жили бы русские не меньше чем по сто лет, про болезни не вспоминали никогда, а удачливостью прославились бы так, что о них бы еще через сто лет байки рассказывали.

Наконец японец замолчал. Полундра привстал с места с чашкой сакэ в руке, но тут же смущенно сел.

Видимо, чокаться у японцев не принято. Спецназовец успел заметить, что привстать попытались практически все русские. Вот что значит — привычка.

Сакэ оказалось довольно слабым напитком. Полундра, у которого в такого рода делах опыт был весьма солидный, мгновенно определил — градусов двадцать пять. Ну, может, чуть-чуть побольше. Больше Полундра ничего попробовать толком не сумел — не успели голодные гости взяться за еду, как со своего места встал Берегов. По решительному выражению его лица было ясно, что он не собирался оставаться в долгу. И все повторилось сначала — только теперь Полундра понимал речь без перевода.

Однако всему, даже застольным речам, бывает конец. Когда Берегов договорил, обстановка наконец-то стала более-менее неофициальной. Полундра налег на рис с рыбой и суши — незнакомых блюд он опасался — доходили до него слухи, что то ли японцы, то ли китайцы собак едят и даже тараканов. Может, и вранье, конечно, но лучше поостеречься.