Леонид Влодавец - Закон рукопашного боя

— Маман, я просил бы вас не касаться этой темы. Она всегда ведет нас к спорам и обидам. Полина приняла православие, господин Ржевусский государем прощен и возведен во дворянское звание, что вам, собственно, еще потребно? Уступая вашим требованиям, я приехал один, и мне немалых трудов стоило убедить Полину, что ей и детям следует до весны остаться в Петербурге.

— Я должна напомнить тебе, что при всем моем уважении к пану Ржевусскому и древности его фамилии для меня он — человек, изменивший присяге. Он был среди повстанцев в тридцать первом году и сражался против тебя. Судьбе было угодно, чтобы вы не столкнулись в битве, но как знать… Мне претило родство с изменником. Государь милостив, и в его воле прощать, но мои понятия о чести не позволяют простить пана Констанция.

— И даже при том, что он спас меня от чеченской пули? Все говорили, что, если бы вахмистр Ржевусский не выскочил из-за укрытия, моя голова разлетелась бы на куски. А что касается измены… Бог ему судья. Я ведь поклялся, что не оставлю его дочь, когда он умирал у меня на руках.

— Дочь, прижитую от какой-то немытой чеченки или черкешенки? Украденной казаками из аула и привезенной в Грозную для утоления гнусных потреб?

— Прошу вас, матушка, будьте же снисходительнее… Вы же не возражали, когда я оставил Полину на ваше попечение, и даже привязались к ней.

— Да, разумеется, я ничего не имела против того, чтобы ты усыновил ее или отправил в пансион на воспитание. Наверно, со временем ей можно было бы подыскать подходящую партию. Но жениться самому… Мон дье!

— Матушка, я выбрал то, что составляет главную радость моего бытия. Все сватовства, которые предпринимались мною по вашему настоянию, не увенчивались успехом потому лишь, что девицы, коих вы предназначали мне в жены, навевали на меня тоску. Первый же за всю жизнь самостоятельный выбор вас не устроил. Пуркуа? Быть может, дело в том, что она незаконнорожденная?

— Значительно хуже то, что она дочь незаконнорожденного. Будь Констанций Ржевусский действительно сыном своего официального отца, я примирилась бы с этим браком. Но Ржевусский — сын разбойника и бунтовщика, а я не хочу, чтобы эта кровь взыграла и в его внуках. Теперь о нас, Муравьевых, уже злословят: «Он из тех Муравьевых, КОТОРЫХ вешают, или из тех Муравьевых, КОТОРЫЕ вешают?» Участие в возмущении 14 декабря дурно отразилось на многих наших родственниках.

В дверь, мягко ступая, вошел лакей и подал на подносе конверт.

По мере того как глаза Муравьевой скользили по строкам, выражение лица делалось все более мрачным. Отложив конверт и лорнет, Надежда Юрьевна вздохнула.

— Отказал…

— Кто и в чем? — спросил Евгений.

— Купец Агап Фролович Сучков, будь он неладен. Отказал в кредите и намерен предъявить векселя к оплате.

— И много ли вы должны ему?

— Тысяч пятьдесят.

— Сумма солидная, — вздохнул гвардии ротмистр. — Не тот ли это Сучков из Тамбовской губернии?

— Он самый. Он, судя по кратким его рассказам, весьма быстро разбогател по окончании войны с Наполеоном, правдами и неправдами выкупился от своего барина, а ныне пребольшой капиталист, мильонщик. Заимодавец, торговец, имеет влиятельных покровителей в чиновных кругах. Ссужает под залог недвижимости, оценивая имения по весьма низким ставкам, и прибыльно торгует.

— И наше имение ждет та же судьба?

— Полагаю, что да. Его опишут, если Агап потребует взыскать по векселям через суд. Что дело решат в его пользу — в том нет сомнения: у него достаточно денег, и на мзду он не скупится, если видит, что с избытком покроет расходы.

— Печально… Любопытно, как ему удалось столь разбогатеть?

— Это темная история. Рассказывали, что где-то в московских подземельях он нашел клад, который якобы принадлежал не то Емельке Пугачеву, не то Стеньке Разину и еще многие годы пополнялся ценностями, которые добывали московские воры. Именно этот клад нашли в подвале у дядюшки Ивана Юрьевича Крошка и ее тогдашний сожитель. Кроме Клеща, о кладе знали только трое: кабатчик Лукьян Чередников, иеромонах Никодим и Сучков, который перепрятывал сокровища вместе с Клещом. Один господин из Отдельного корпуса жандармов сказал мне, что деньги, весьма возможно, должны были пойти на создание войска, подобного пугачевскому.

— Стало быть, Агап эти деньги присвоил и тем спас Отечество от бунта?

— Ну, мон фис, это я тебе не скажу утвердительно. Во-первых, слух об источнике богатства Сучкова есть лишь слух, а во-вторых, я полагаю, что бунт в нашем Отечестве имеет иные корни и невозможно затеять его по своему произволу.