Леонид Влодавец - Закон рукопашного боя

Клещ задул свечу, задернул шторки на иконе, а потом погасил лучину. Подвал залила чернота.

— Держись за кушак, — приказал Клещ, — и шагай, куда веду. Отцепишься — пропадешь, отсюдова тебя никто не достанет, и искать не будет никто.

Агап крепко сжал в руке конец кушака, обмотанного вокруг пояса старика, и пошел за ним. Уже через пять минут он перестал понимать, в каком направлении идет. Клещ уверенно шел впереди и лишь предупреждал:

— Не споткнись, на лестницу всходим… Пригнись — низко тут… Боком давай, иначе не пролезешь…

Агап больше всего боялся выпустить из руки кушак. Время от времени ему казалось, что кушак размотался, Клещ ушел вперед и бросил его в этой преисподней. Агап дергал кушак, и старик усмехался из темноты:

— Тута я, тута. Не трусь.

Так шли они час, а может, полтора. Наконец Клещ остановился, пошарил во тьме, чиркнул кресалом и, вздув трут, зажег свечку, упрятанную в кованый, затянутый слюдой фонарь. Красноватое пламя озарило неширокий, обложенный красным кирпичом туннель, один конец которого терялся во тьме, а другой упирался в глухую кирпичную стенку. Свод туннеля был низок — рукой дотянешься. Из стены торчал ржавый крюк, на который Клещ и повесил свой фонарь. На полу, выложенном каменными плитами, лежали тяжелая кирка и лом.

— Ну, друг любезный, — сказал Клещ; выдергивая из руки Агапа свой кушак, — пора тебе дело делать. Вот стенка, видишь? Будешь ты ее, внучек милый, долбить, покудова не пробьешь, чтоб пройти можно было. Чаю, не шибко долгая работа. Парень ты не хлипкий, сила есть еще, а ума тут много не надо. Мог бы я и сам работу эту сделать, да надобно мне ненадолго отлучиться. А как пробьешь — садись и жди, покуда я не вернусь. Упаси тебя бог меня искать, даже если с фонарем пойдешь. Заплутаешь и загинешь, как фонарь погаснет. Тут, брат, кой-где колодцы в полу имеются — дна не сыщешь. Может, в самое пекло прорыты, так что сиди тут и жди.

Отойдя шагов на полсотни, Клещ услышал за спиной звук ударов киркой — Агап, справившись со страхом, взялся за работу.

Пройдя еще шагов двадцать, Клещ коснулся стены левой рукой, чуть скользнул ладонью по шероховатому кирпичу и нащупал угол; здесь надо было сворачивать. Теперь Клещ шел вдоль правой стены, про себя отсчитывая шаги. Еще поворот, и старик, вступив на лестницу, начал подниматься вверх. Лестница привела его к массивной, окованной железом двери. Остановившись перед ней и отдышавшись малость — лестница была длинная и крутая, — Клещ перекрестился и прошептал:

— Господи, благослови! — после чего трижды стукнул в дверь согнутым пальцем.

Гулко лязгнул под каменным сводом отпираемый замок, багровый отсвет, вырвавшись сквозь открывшийся проем, озарил лицо Клеща. Перед ним стояла темная, неясных очертаний фигура.

— Пришел? — спросила фигура низким грудным голосом.

— Пришел, матушка, — кивнул Клещ и, сняв шапку, переступил порог.

Клещ вошел в просторное полутемное помещение, освещенное лишь пляшущим ало-оранжевым пламенем, лизавшим свод огромной русской печи. В огромном глиняном горшке клокотало какое-то варево. Вдоль стен на веревках висели пучки трав, на грубо оструганных полках стояли крынки, склянки, мешочки. Пахло в помещении странной смесью лесных и полевых запахов.

Хозяйка заперла за Клещом дверь, указала ему на лавку:

— Садись. В ногах правды нет.

Клещ уселся. Чувствовал он себя почти так же, как Агап, когда попал в его, Клещево, логово.

— Значит, опять тебе, паскуднику, Марфа занадобилась, — произнесла баба сурово. Черный монашеский плат делал ее похожей на старуху, но, когда Марфа уселась на лавку рядом с Клещом и подвинула к себе кованый светец с запаленной лучиной, стало видно, что ей еще недалеко за сорок.

— Занадобилась, — кивнул Клещ, — здравием слабею, а оно мне ныне вот как нужно.

— Полюбовницу новую сыскал? — прищурилась Марфа. — Али еще мало грехов натворил?

— Не за тем, — мотнул головой Клещ, — мне здравие для иного надобно.

— Сказывай зачем, — строго велела Марфа.

Клещ глянул в строгие серые глаза, скользнул взглядом по чуть одутловатым щекам, по сурово сжатым губам, по шрамику на подбородке и произнес:

— А не скажу — так не поможешь?

— Тогда — вот бог, а вот — порог.

— Стало быть, придется тебе поклясться, что никому не поведаешь. Хоша и не было за тобой раньше болтовни, а все-таки баба ты.

— В баню тебя водила, так там ты клятв не спрашивал…

— То-то и говорю, что баба ты. Здесь, Марфа Петровна, дело не любовное, а военное.