Андрей Молчанов - Падение «Вавилона»

Я мчался в аэропорт по сухой залитой солнцем трассе, еще не без труда уясняя, что сейчас, ступив на первый, нижний этаж аэрофлотовского терминала, увижу выходящих из дверей таможни родителей…

Неужели такое случится?

И — случилось.

— Просто не верю, что я снова в Америке, — сказала маман, стирая с моей щеки свою губную помаду. — Вот же, довелось все— таки…

— Себя же и благодари… — уточнил я.

— Ну я тоже, положим, к тому причастен… — подал скромную реплику папа, державшийся несколько скованно и поглядывающий на меня с какой-то опаской.

Папа, видимо, боялся, что я вспомню ему прошлое… И напрасно. В последнее время я обнаружил в себе незаурядную философскую терпимость ко многим человеческим слабостям, поступкам и вообще несообразностям бытия. К тому же недаром сказано: не суди…

Мы улеглись спать, когда время уже перевалило глубоко за полночь, и я, ворочаясь в постели, все еще не мог постичь, что вот и развязался клубок хитросплетения наших судеб, и, как и прежде, двадцать лет назад, мы снова ночуем все вместе в американской квартире, только теперь квартира оплачивается не казенными деньгами, а своими, и слава Богу, ибо не надо зависеть от кого-то и как-то, не надо шептаться по углам, чтобы сказать, что думаешь, и никого не точит поганенький страх перед доносом, наветом, высылкой…

Через какое же дерьмо им, моим родителям, все же пришлось пройти в той, краснознаменно-партийной реальности убогого рабского пресмыкания!..

Я вспомнил Олега. Он, конечно же, желал не возврата того окостенелого прошлого, не реконструкции рассыпавшегося в прах красного Вавилона; он хотел новой страны, но какой?.. Построенной на уцелевших руинах?

Я много думал об этом, но решил для себя так: идеи — идеями, партии — партиями, а народ — народом. И он сам выберет себе суть и форму жизни. И что уж выживет — точно. Несмотря ни на козни врагов, ни на коварство их планов. Слишком большой он, и, хотя славен обилием дураков, умных в нем тоже изрядное число.

И они выберутся из-под обломков навернувшейся империи, стряхнув с себя ее пыль и крошево. А за ними потянутся и другие.

Утречком я, полицейский группы оперативного реагирования, облачившись в защитный жилет, черную кожаную куртку, форменную фуражку и сунув в кобуру свой боевой «глок», отправился, посвистывая, на свою ментовскую работу, столкнувшись у подъезда с женщиной, выгружавшей из такси, стоящего рядом с ожидавшей меня патрульной машиной, большой хорошо знакомый мне чемодан.

— Извините, — сказала она, тронув меня за рукав.

— Ничего, Ингред, не беспокойся, — ответил я по-немецки.

Некоторое время она стояла с открытым ртом, глядя оторопело то на мою форму, то на полицейскую машину, где виднелся мой напарник, призывно махавший мне рукой.

— Ты… — молвила она упавшим голосом.

— Да, я. Тороплюсь на утренний развод. — Подхватив ее чемодан, я донес его до стойки портье.

— Ты служишь в полиции?..

— Тебе не нравится?

— Толья… Мне нравится, но…

— В квартире, — поведал я, — мои мама и папа. Скажи им «доброе утро». И еще скажи, что ты моя невеста. Если я прав, конечно, в таком определении…

Она обняла меня, приникнув всем телом к моей угловатой полицейской амуниции. Покатилась по полу свалившаяся с головы фуражка с серебристой эмблемой…

И сердце мое вдруг тронул ледяной крысиной лапкой внезапный страх: все слишком хорошо, а потому — надолго ли?..

Оттрубив дневную смену, я подъехал к дому и сразу же отправился в гараж — взять из «беретты» отвертки, дабы подвинтить разболтавшуюся дверцу кухонной полки.

Открыл багажник, склонился над ним, и тут тихий голос за моей спиной со смешком произнес:

— Вот как проходит, оказывается, срочная служба у некоторых дезертиров…

У меня, находящегося в положении крайне беспомощном, возникла, конечно, идейка потянуться к пистолету, но идейка была явно бессмысленной…

Я разогнулся, увидев стоящего поодаль… Михаила Александровича.

— Ну, привет, изменник Родины, — произнес он безразличным тоном.

Я, разогнувшись, молча кивнул, вспоминая канцелярию конвойной роты и то, прошлое его лицо на фоне строевого плаца, серого казарменного кирпича…

— Прогуляемся? — предложил он.

— Да можно и здесь поговорить…

Он закурил, болезненно поморщившись.

— Ну, здесь, так здесь… Олег сказал, что, в случае… ну, ты понимаешь, в каком-таком случае…

— Олег сказал, — перебил я, — что вы придете за дискетой. И вы пришли. Так?