Уоррен Мерфи - Опаленная земля

Ваш кореец скорее всего пресловутый мастер Синанджу. Похоже, он состоит на службе у некоего американского секретного агентства.

Санкционируем уничтожение. Желаем удачи.

Кинга Зонгар плотоядно улыбнулась. Что может быть лучше задания такого масштаба? Санкционированное убийство в самом сердце Америки! У Кинги учащенно забилось сердце.

Кинга протянула руку к клавиатуре, чтобы стереть сообщение, но на секунду замешкалась. Замешательство оказалось роковым.

Пальцы, холодные как сталь и столь же крепкие, сомкнулись на ее запястье.

Приученная ко всякого рода неожиданностям, в том числе и таким, которые представляли угрозу жизни, Кинга, затаив дыхание, бесстрастно изрекла:

– Я не вооружена и к тому же не одета.

– Я заметил, – услышала она знакомый дружелюбный голос. – Наклони-ка голову, чтобы мы могли прочитать.

– Боже мой, Римо! Это ты! Я и не слышала, как ты вошел.

– Зато мы слышали, как вошла ты, – промолвил визгливый голос, принадлежавший, как она тут же поняла, тому самому старику корейцу по имени Чиун.

– Значит, вы все это время находились в моей квартире?

– Мы бы помахали тебе ручкой, когда тебя остановила патрульная, – развязным тоном произнес Римо. – Но мы спешили.

– Ты пялишься на мою грудь, – холодно заявила Кинга.

– Ничего не могу поделать. Это единственное освещенное место в комнате.

– Я вынуждена заявить протест относительно вторжения в мою частную жизнь.

Римо указал пальцем на экран:

– Чиун, расшифруй-ка это.

– Это по-русски.

– Это я уже усек. Что там написано?

– Ей приказано ликвидировать меня, – сказал мастер Синанджу. Кинге показалось, что он не столько разгневан, сколько слегка раздражен. Это было странно.

– А что насчет меня? – спросил Римо. И в его голосе, к вящему удивлению Кинги, не было ничего, кроме досужего любопытства.

– О тебе ни слова. Ты для них мелкая птица.

Кинга молча взирала на экран монитора, чувствуя, как сердце ее начинает бешено колотиться. Еще секунда, и она стерла бы все это – и они бы никогда ничего не узнали. Теперь же в глазах ее отражались злосчастные фосфоресцирующие зеленоватым огнем русские буквы.

– Римо, тебе я не хотела причинить зла, – стараясь сохранять спокойствие, сказала она.

– Что так?

– Я обожаю тебя.

– Свое обожание ты демонстрируешь в какой-то прохладной манере.

– Я всегда чувствовала себя несколько скованной в обществе мужчин.

– Поэтому стены твоей квартиры увешаны непристойными изображениями женщин? – спросил Чиун, обведя комнату рукой. Лицо его с узкими щелочками прищуренных глаз в зловещем зеленоватом отсвете напоминало незрелый лимон.

– Я не понимаю, – сказала Кинга.

Внезапно зажегся свет. Повсюду на стенах висели литографии и репродукции эскизов и картин, посвященных одной и той же теме – женскому телу.

– У вас, кажется, довольно узкий кругозор, – сказал Римо, окинув комнату восхищенным взглядом.

– Ты говоришь вздор. Это произведения искусства. У вас, американцев, похоже, совсем нет эстетического вкуса.

– Просто мужчинам не часто предлагают позировать.

– Вид обнаженного мужчины представляет собой отталкивающее зрелище. Женское же тело, напротив, ласкает взоры обоих полов, – заявила Кинга.

– Это точно, мне вроде тоже нравится это зрелище, – сказал Римо.

– С вашей стороны было весьма неучтиво вламываться в мою квартиру и...

– Да ты и сама не очень-то церемонишься – приезжаешь в страну и шпионишь.

– Я не шпион.

– Ты и не венгерка.

– Хорошо, я открою правду. Я наполовину венгерка. Мой родитель по мужской линии был русский. Мне стыдно, но обстоятельства моего зачатия связаны с изнасилованием. Мне больно в этом признаваться, но это так.

– Давай оставим в стороне факты личной жизни, – прервал ее Римо. – На кого ты работаешь?

– Я вольный художник. Кто больше предлагает, тот и получает мою верную службу.

– Лжешь! – вскричал Чиун.

– Я говорю правду. А теперь, когда вы прочитали мои инструкции, позвольте мне уничтожить их. Вам уже все известно, так что они для вас больше не представляют интереса.

На сей раз ее руку, снова потянувшуюся к клавиатуре, перехватил старик кореец. Теперь она почувствовала не стальную прохладу, ее насквозь пронзило странное ощущение – будто в ее плоть впились острые иглы, которые предварительно окунули в едкую кислоту. Точно смертоносные яды впитались в ее кровь, которая разогнала их по всему телу, так что оно наконец скорчилось и в судорогах сползло на пол.