Павел Ганжа - Холодное блюдо

Сейчас же, увидев ужасную ухмылку Стрельцова, Велик запаниковал. Он забыл о гудящей башке, слезящихся глазах, свербящем носе, ноющих губах и прочих…причиндалах. И осознал, что в ТАКИХ переделках он еще не бывал. И, вероятно, уже никогда не будет. Потому что его самого не будет. Ведь спокойный отстраненный взгляд и сердечная улыбка "восставшего из мертвых" ничего хорошего Сереге не сулила. Во взгляде "крестника" Величев прочел приговор самому себе. Прочел, хотя и не особо-то умел по глазам читать и соображал после всех этих ударно-газовых процедур туго. А тут сразу уразумел, что Стрельцов напал на него и приковал к батарее совсем не для того, чтобы стихи при луне читать. И что мужик вполне способен его пришить, а выручить Серегу, как в случае с ребятами Имама, некому.

Велик никогда не испытывал подобного страха. А ведь последнюю неделю он только и делал, что боялся. Отстрелявшись в прокуратуре, он в тот же день в полном соответствии с полученными инструкциями позвонил Косте Масальскому и кратко поведал, как его прокурорская морда мытарила. Кратким изложением Масальский не удовлетворился, и Велику пришлось являться пред очи и излагать подробности при личной беседе. Туманов встретиться с ним не и пожелал. К счастью.

Беседа с Костиком вроде бы прошла как обычно, вместе с тем одна ее деталь испугала Серегу до желудочных колик. Костя был очень, очень доброжелателен, приторно чуток, почти ласков, чего за цепным псом Туманова обычно не замечалось. Масальский хвалил Серегу без меры, подбадривал, радовал новостями. Например, сказал, что Алексей Михайлович доволен и подумывает о том, чтобы вернуть Велика в команду. А пока шеф думает, Серега может отдыхать, расслабляться, не возбраняется и побухать. Когда же, прощаясь, Костя поинтересовался Серегиным финансовым положением и предложил помочь деньгами, Велика это просто добило. Книги Величев почитывал и знал о существовавшей на Востоке традиции задабривать приговоренных к смерти и одаривать их перед убийством. Он понял, что Туман поставил на нем крест, и надо ждать перо в бок или пулю в голову. Понял и испугался. Испугался настолько, что сразу же после разговора с Масальским, бросив машину и никуда не заезжая, отправился в жилищное агентство и снял квартиру, где и сидел безвылазно последние дни. При этом, наперекор пожеланиям Кости, в рот ни капли не брал и не расслаблялся. Даже в окна старался не выглядывать, а до супермаркета за продуктами добирался едва ли не перебежками.

К сожалению, деньги быстро закончились, также как и продовольственные запасы, и Серега вынужденно покинул свое временное обиталище. Разжиться бабками он мог дома, в банке или в кафе. Соваться в кафе было бы равносильно самоубийству, наверняка там есть Тумановские стукачи, банк тоже отпадал, поскольку карточки и документы хранились дома, поэтому оставался один вариант – наведаться в собственное жилье. Серега и наведался, предприняв все меры мыслимые предосторожности. Почти успешно. На Тумановских ликвидаторов не нарвался, уже стоял на пороге квартиры и открывал дверь, когда нарисовался этот хмырь. И страха он поначалу не вызывал. Однако теперь казалось, что лучше бы Серега на киллеров нарвался…

Ужас проник не только в голову, он охватил душу и даже проник в иные части тела – спина покрылась липким потом, а живот свело судорогой. Страх ворочался внутри голодным медведем и рос, расползался, расширялся. И справиться с ним Серега был не в состоянии. Особенно сейчас, будучи абсолютно, можно сказать, кристально трезвым. Пьяному и море по колено, и горы по плечу, не говоря уже о том, что в фазе "полного отключения", которой Серега достигал нередко, все горести, беды и опасности – по барабану.

Эх, лучше бы он внял ненавязчивой рекомендации Кости Масальского и забухал. И пребывал бы ныне в счастливой и беззаботной стране алкогольных грез, чуждой страшной и безжалостной реальности, а не корчился бы от ужаса, вжимаясь телом в холодный кафель.

Безнадега!

Никто ведь не примчится, не спасет, Туманов на нем крест поставил, дружки разбежались, и из собственного кафе ни один холуй не придет и не позвонит. Исчезни Серега на неделю, на месяц, да хоть навсегда, ни один человек не пошевелится, не побеспокоится. Пропал, и бог с ним, бывает…Разве что мать искать начнет, но она за тридевять земель живет.

И звать на помощь бесполезно, хоть подстреленным бизоном реви, не услышат. Звукоизоляция в квартире великолепная, на окнах стеклопакеты, да и никого из соседей сейчас, скорее всего, нет дома – все на работе или учебе. А пенсионеры – во дворе. Нет, никто не услышит. А если и услышит кто, пока будут разбираться-собираться, этому ожившему покойнику никто не помешает кляп обратно засунуть, Серегу пять раз завалить, расфасовать по сумкам и убраться восвояси. Однако Величев был в такой панике, что закричал бы, отринув доводы разума, попытался бы позвать на помощь, позабыв и про отсутствие дома соседей, и про отменную звукоизоляцию. Заорал бы, наплевав и на собственную гордость, и на недвусмысленное предупреждение Стрельцова по поводу выставления зубов, но… не смог издать ни звука. Навалилось какое-то оцепенение, горло перехватило, словно экс-покойник его загипнотизировал.