Роже Борниш - Гангстеры

— Должно быть, у Корнелиуса есть секретное оружие, — шутит Бухезайхе.

Вероятно. Но социальное восхождение Сесиль началось еще до их знакомства, и она оставила паперть Мадлен благодаря другому мужчине. Она действительно находила своих клиентов на ступеньках церкви, возле огромных колонн, и превращала их из благочестивцев в кающихся грешников. Именно здесь и заметил ее один изысканный господин. Кем он был? Сесиль была на этот счет сдержанна, а Корнелиус не проявлял излишнего любопытства. Без сомнения, человеком он был влиятельным, возможно банкиром, промышленником, министром или судовладельцем. Какая разница? Очарованный грацией Сесиль, он купил и обставил для нее большую квартиру на Токийской набережной. Их библейские встречи были спорадическими, почти несуществующими. Благодетель любил проводить длинные вечера за рюмкой старого коньяка, который он потягивал, молчаливо созерцая обнаженную Сесиль, лежащую на шкуре животного. Незадолго до полуночи покровитель откланивался. Он целовал Сесиль в лоб, сворачивал шкуру животного и, сунув ее под мышку, удалялся, оставляя конверт на старинном сундуке в передней.

— Внутренняя жизнь мужчин бывает порой непроницаема, — снисходительно вздыхала Сесиль.

Гости подходят один за другим: Лутрель и Маринэтта, Ноди и Пьеретта. Фефе в красивом сером костюме. Аттия в синем двубортном пиджаке в белую полоску и в новом галстуке, повторяющем цвета французского флага: синий, белый и красный. Бухезайхе в спортивной замшевой куртке. Все целуют руку хозяйке дома, обмениваются рукопожатиями со счастливым сожителем, произнося восторженные восклицания.

В то время как Сесиль показывает женщинам квартиру, мужчины проходят в салон. Лутрель подходит к балконной двери и задумчиво смотрит на Сену, текущую шестью этажами ниже. Стоит жаркий июньский вечер сорок шестого года.

Лутрель медленно поворачивает голову и с восхищением, а также некоторой завистью оглядывает просторный салон. Здесь все говорит о прочном достатке: тяжелые двойные гардины на окнах, выходящих на набережную, полотна мастеров, висящие на стенах фисташкового цвета, низкие и мягкие канапе английского стиля, обтянутые бархатом песочного цвета, низкие столики красного дерева, на которых стоят тяжелые свечи-лампы из серебра и серебряные подносы с рюмками из баккара и бутылками изысканных напитков.

Вся атмосфера отражает торжественное, немного пренебрежительное спокойствие, которое вселяют деньги независимо от их происхождения. Каждый шаг по толстому мягкому ковру доставляет Лутрелю огромное физическое наслаждение. В один прекрасный день он тоже станет обладателем такой вот роскошной и респектабельной квартиры. Лутрель неторопливо опускается в широкое кресло из коричневой кожи.

Напротив него, на уютном канапе, сидят Ноди и Фефе и дегустируют виски, предложенное им Корнелиусом. Аттия и Бухезайхе присоединяются к ним. «Как он изменился, — думает Лутрель, глядя на Большого Жо. — Что значит несколько месяцев сытой приятной жизни. Его впалые щеки заметно округлились».

В комнату, щебеча, входят женщины. Маринэтта, таскающая повсюду за собой своего голубого песца (несмотря на жару), усаживается на ручке кресла Пьера. Сесиль придвигается к Корнелиусу, почти утонувшему в бархате. Ноди обнимает за плечи Пьеретту, красота которой не затмевает красоты хозяйки дома. Аттия, Бухезайхе и Фефе поглядывают на Сесиль, как на женщину своей мечты. Время проходит в разговорах, в воспоминаниях о войне, когда мужчины были мужчинами, не то что нынешнее поколение нерешительных увальней. Одним словом, прогнозы на будущее мрачные.

— Необходимо как можно скорее наполнить кубышку и вложить деньги в чистое дело, — замечает Лутрель. — Когда полиция будет очищена от скверны и реорганизована, то будет уже поздно.

Все соглашаются и умолкают. Каждый думает о себе, о своей жизни, о том, кем он мог бы стать, и кем он стал, и кем хотел бы стать. Лутрель испускает глубокий вздох и обращается к Корнелиусу:

— Где можно поговорить, чтобы не наскучить женщинам?

— В спальне Сесиль.

Мужчины поднимаются, не выпуская из рук рюмок, и покидают салон с видом заговорщиков. Бухезайхе опускается на маленький диван и на секунду задерживает взгляд на своем отражении в венецианском зеркале над письменным столиком. Жо Брахим Аттия, вспомнив о своем алжирском происхождении, присаживается на корточки на бархатистом ковре. Фефе седлает стул, предназначенный для игры на арфе, Ноди утопает в глубоком кресле, а Лутрель устраивается на кровати Сесиль. Через несколько минут в комнате повисает облако голубого дыма. Корнелиус выходит, прикрывая за собою дверь. Лутрель прочищает горло.