Леонид Юзефович - Охота с красным кречетом

Но все — таки было сомнение: а если как раз кто — то из них двоих и попросил его незаметно вынести перстень? Чадо духовное или сосед — бывший прихожанин.

— Вот, пожалуйста, — доложил Шамардин, весело похлопывая своего спутника по плечу. — Как лист перед травой!

Мурзин велел ему выйти, а отцу Геннадию указал на стул:

— Присаживайтесь.

Тот опустился на самый краешек, по — девичьи плотно сдвинув колени под рясой, и мелькнула мысль пригласить сюда сперва Калмыкова, затем Ольгу Васильевну. Устроить им очную ставку с отцом Геннадием. Пускай по очереди посмотрят ему в глаза.

Но тут же отказался от этой мысли: нет, пустой номер. Тогда, в Доме трудолюбия, у него Мурзина, не имелось никакой личной выгоды в том, чтобы уличить или оправдать отца Геннадия, и удалось понять правду, а теперь его собственный взгляд замутнен корыстью и надеждой, как стеклышко в ватерпасе. Нельзя пользоваться таким инструментом — пузырек не разглядишь. Мало ли что померещится?

— Я с вами, как на духу, — сказал Мурзин и честно выложил свои соображения: колечко могло исчезнуть именно в тот момент, когда отец Геннадий окуривал стены, потому что все смотрели на него, и вор уж не упустил случая.

— А не считаете ли вы, — с улыбкой спросил отец Геннадий, — что мы были в сговоре, я и похититель? Что своими действиями я отвлек общее внимание и помог вору?

— Ну, — смутился Мурзин, — не совсем так.

— И, конечно, подозреваете самых моих близких знакомых из числа присутствующих — Калмыкова или госпожу Чагину? Я угадал?

— Не больше, чем других, — сказал Мурзин.

— Вас как крестили? — почтительно осведомился отец Геннадий.

— Сергеем.

— А по батюшке?

— Сергей Павлович.

— Вот, Сергей Павлович. Пускай мы с Калмыковым соседи, а госпожа Чагина бывает у меня на исповеди. Ну и что? Дятел дерево долбит, где помягче, но вы же не дятел. Истина — то, она за твердынями, Сергей Павлович, она, ох, как глубоко лежит, глубже, чем вам кажется. Я и Калмыков, я и Ольга Васильевна. Не слишком ли просто? Уж коли за такое дело взялись, так вглубь дерзайте мыслью — то своей богоборческой. Предположите что — нибудь этакое. Например, я и знаете кто?

— Ну кто?

— Фонштейн… Пара оригинальнейшая. Кто заподозрит, что мы сообщники?

— Я вас не подозреваю.

— Премного благодарен.

— Я лишь говорил, что вы могли отвлечь внимание.

— И сделал это нарочно? В таком разе явился бы с певчими, крестным ходом, как положено при очищении. Отслужить тут молебен, стены окропить. А так никто на меня и не смотрел. Эка важность, отец Геннадий с кадилом!

— Я не говорил, что нарочно.

— Тогда для чего я вам понадобился?

— А скучно стало, — сказал Мурзин. — С умным человеком потолковать всегда приятно… А правда, почему пришли один?

— Да капитан ваш, — кивнул отец Геннадий на дверь, –

встречает меня сегодня утром у церкви, говорит: «Ступай сейчас в комендатуру, ладаном покури, а то комиссары там все своей махрой провоняли…»

— Когда это было?

— После заутрени. Часу в восьмом.

— И сразу пошли?

— А как не пойдешь? Говорит, приказ генерала Пепеляева.

Незаметно переломился разговор, теперь уже Мурзин спрашивал, а ему отвечали.

— Когда вошли в залу, перстень лежал на столе?

— Да. В футляре.

— В закрытом.

— Да.

— Трогали его?

— И не думал. Зачем?

— А откуда узнали, что там перстень?

— Калмыков сказал.

— Вспомните, — попросил Мурзин, — кто что делал, когда вы находились в зале.

— Ну, так прямо и не вспомнишь, особо не присматривался. Вот Калмыков, помню, под благословение подошел и все время около меня ходил, пока я был там. А Фонштейн, кажется, разговаривал с этим ювелиром. Да, они у камина стояли. Галантерейщик, — бриллиантщик, — поморщился отец Геннадий. — Он них весь разврат… А капитан за столом сидел: «Что, — говорит, — госпожа Чагина, никто теперь ваши французские духи и не унюхает!» И засмеялся. Он от входа слева сидел, а с другой стороны — Петр Осипович, Ольга Васильевна и Каменский. Она между ними двумя.

— И к кому ближе?

— Ну, то не мне судить.

— А Сыкулев — младший?

— Его не было.

— Как так не было? — удивился Мурзин.

— Не видал.

— Сколько же времени вы там пробыли?

— Недолго, минуты, может быть, три… Явился Исмагилов, и я ушел.

— Куда?

— Барышни в канцелярии сушеной рыбкой угостили. Посидел с ними. Потом еще покурил по коридорам. — Отец Геннадий медленно тянул носом воздух. — А что толку, раз нужники не чищены? Они тут с обогревом. Вон морозище — то какой, а шибает. Кури, не кури…