Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед

– Что ты надо мной причитаешь, как поп? Если хочешь прикончить, так и давай, мочи, трюмь, дави, а слушать эту твою туфту не желаю, – тяжело выдавил Мастодонт.

– Во! Слышу подлинный голос Большого Маста. Да ты и так уже труп, что об тебя мараться? – кивнул Лед. – Если бы хотел тебя валить, то какой смысл тогда оказывать тебе медицинскую помощь?

– Лепила твой, что ли? А где этот черножопый сучара Лаша?

– Э-э, зачем ругаешь, да еще так обидно? – всплыл голос невидимого Гогоберидзе. – Ты сам просил врача, да такого, чтоб надежный и не болтливый, а я точно знал, где именно врач такой есть. Мог бы, конечно, никого не звать, ты бы сам у меня тут в двадцать четыре часа кончился или чуть позже кончился – оно мне надо? Тебе, Мастодонт, терять нечего, что ты кипешишься, а? Да еще на хороших людей катишь?.. Не надо так. Хотели бы – они давно тебя исполнили бы, красиво, как в кино, э!.. Ведь на серпантине с этим «Опелем» как вышло, да? Ты не думай, что я знал. Они мне сами только что рассказали, что все это было порожняком и что на самом деле Лед жив. Так что я перед тобой чист, Мастодонт. Хотя это уже и неважно.

Большой Маст остановил дыхание. Наверное, минуту он не решался впустить воздух в легкие и наконец спросил:

– И что теперь дальше?

– Боишься за свою жизнь?

– Я?.. Я слишком много раз мог ее потерять, чтобы теперь бояться. Ты еще скажи, что я очкую!.. Нет, мне просто интересно, что дальше: в расход меня или как?.. Тем более интересно, что мы, оказывается, пересеклись в этой жизни гораздо раньше, чем я думал.

– У всех моих одноклассников нехорошая судьба, – сказал Каледин и, не вдаваясь в дальнейшие пояснения, покинул комнату, где лежал Большой Маст. У выхода из дома его ждали Снежин и Вишневецкий. Они встретили его тревожными взглядами, на что Лед ответил:

– Я понимаю, что валить бы надо этого борова, а мы его тянем. Только надо доиграть партию до конца. Завалить его сейчас, когда он все равно мало что соображает и даже не испугается, – рано. Слишком просто, слишком очевидно. Придется поменять планы, раз он сам вот так вывалился на нас, как раненый кабан из леса.

– Я замечаю в тебе привычку выражаться витиевато, – без улыбки сказал Вишневецкий. – Раньше в тебе этого не было.

– Раньше вокруг меня были другие люди, – возразил Каледин. – Они понимают только самое простое: удар ножом. Вот как матерый человечище, Большой Маст. Ладно… Лаша – надежный, так что оставим ему на попечительство. Борис Леонидович, подкинь ему денег. Хотя он не за деньги, конечно, старается…

– Это я заметил, – серьезно ответил Вишневецкий и оглянулся на суетящегося Гогоберидзе.

– Я ничего не понимаю, – сказал Розов. – Такое впечатление, что это фальшивка, липа. Следствие по делу об убийстве этих семи чертей-блатарей идет уже почти две недели – и ни сдвинулось, кажется, ни на йоту. То же самое могу сказать и про дело Каледина. Тем более эти два одинаковых перстня так основательно их сцепляют… Как нарочно! Мой замечательный тесть делал вид, что уж он-то точно знает биографию этого Льда, что уж он непременно разберется, а потом поджал хвост и дунул обратно в Москву.

– Ну, ты сам хотел, чтобы он не лез. Я так понял, вы с ним поговорили одну ночь по душам у тебя в кабинете, он высказал, что хотел, вот и все, – произнес эксперт Фомин. – А когда ему пришло в голову, что дело раскручивается этаким страшным маховиком и вот уже может зацепить и его, то быстренько ретировался. Насколько я понимаю, твой Семен Андреевич серьезно дорожит сохранностью своей персоны.

– У меня – другое. Даже не в Лагине дело. Бултыхается в груди этакое обидное, гаденькое чувство. Что мы тут все копошимся, пытаемся работать, выяснять, расследовать, а кто-то стоит над нами и наблюдает, как над схваткой…

– Над схваткой – это акушер, – сказал Фомин.

– Да ну тебя!!! Шутник! Стоит смотрит, как мы мучаемся, время от времени дергает нужные только ему одному ниточки. Накрыл всех колпаком! Подсовывает улики, которые выводят следствие в направлении, заданном не нами! Кукловод, мля! Ох, я с ним поговорил бы! Вот только кто, где, почему? Слишком много вопросов и ни одного ответа. Даже в тех моментах, где вроде бы все ясно, мы ничего не добились. Да, есть отпечатки пальцев Мастодонта, то есть Мастриди, – и где он? Залег. В бойне участвовал Гатагов, в уголовном мире более известный как Гавана, – и где он? Хорошо, если не… в Гаване!

– Далековато…

– До Колымы ненамного ближе, но он у меня туда обязательно попадет! – стиснув зубы, выговорил Ростислав Ростиславович.