Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед

– Тихо! Хватит базлать. Сам скажу. И нечего тут особенно гадать. Солод карты передернул, чтобы ставка моя не сыграла. Добрый, да? Чмырдяя пожалел, дешевку каэровскую? А в следующий раз за того фраера ты не карту в рукав уронишь, а кровь своего брата-вора прольешь?

– Вот только про кровь мне тут не надо. Я ей цену знаю, – хмуро ответил Солодкин сквозь зубы.

– И тебя даже не оправдывает, что ты себе в убыток сфальшивил, – не слыша ответа недавнего соперника в игре, процедил Большой Маст. – Неважно, какой цели ты добивался. Важно, что ты пытался косячить в игре. А передергивать со своими – это все равно что крысятничать. Брать у своих же.

– Ловко ты во мне крысу увидел, Мастодонт, – отозвался Солод, – то-то много я у тебя открысятничал: все бабло назад слил. И про кровь воровскую мне тоже не надо. На моих глазах она лилась не меньше, чем на твоих, уж точно, и ей я цену тоже знаю, – повторил Солод.

– Зря ты так, – напрягся Саня Кедр. – Тебе люди добра хотят. Хотят, чтобы ты повинился, рассчитался за косяк. А ты буром прешь, нарываешься. На черта оно тебе?

– Это как же я должен рассчитаться?

– А это уж не мне, а правилке решать, – злобно сказал Мастодонт. – Или ты думаешь, что у нас тут шутки? Ну-ка, Гавана, пощекочи его.

– Я те щас пощекочу! – гаркнул Солод, и гибкий, стремительный Гавана отлетел от него, как извивающийся угорь. – Я таких, как ты, на фронте хорошо пощекотал, особенно кто за власовцев воевал!

И вот тут стало тихо.

Большой Маст сощурил свои и без того маленькие глазки и произнес:

– Ты что – воевал?

Солодкин, которому не было никакого смысла искажать смысл уже сказанного, увиливать и запираться, ответил:

– Да. Воевал.

– Брал в руки оружие за эту сучью власть? Ты че? Знаешь, кто ты после этого? Ты даже не порченый фраер. Ты даже не олень. Ты – сука!

– Это почему же я сука? – глухо выговорил Солодкин.

– Форму с погонами ихнюю ты носил? Носил. Оружие, ими выданное, в руки брал? Брал. Стрелял. А было бы нужно, ты и на воров пошел бы конвоем или кровавой управой? Если бы сказали на этап гнать блатных – подчинился бы приказу, погнал бы? Ты ж в погонах, стало быть, обязан подчиняться уставу? Обязан!

Солодкин еще пытался решить вопрос мирно. Он стиснул зубы и наконец произнес:

– Почти вся армия маршала Рокоссовского состояла из таких же, как я, – мотавших срок и досрочно освобожденных для мобилизации на фронт. Да что солдаты, сам маршал, говорят, на фронт пошел из ГУЛАГа. Мы воевали против немцев. А вы видели, что они творили? Вы видели, что они сделали с оккупированными землями? У вас у многих есть родня на Украине, в Белоруссии, в Подмосковье, а еще – где-нибудь под Курском или Смоленском, – тихо продолжал Солод. – И что же, за то, что я отомстил за убитых, за замученных, за сожженных, расстрелянных – я выхожу ссученным, что ли?

– А по какому закону ты мстил? По какому закону ты воевал? По воинскому уставу, утвержденному Советской властью. Ну, так если тебе с ней по пути – и живи по их, советским законам. А у нас свои, блатные. И ни один блатной не станет делать что-то в интересах государства, – холодно, обстоятельно и практически без вкрапления жаргона пояснил Большой Маст. – Не в ту масть ты попал, дружок. Если идейный – ступай к оленям. А вот за то, что ты тут при людях блатыкался, плутовал, косячил, строил из себя вора и играл с вором как вор, – мы тебя накажем.

И огромная рука Большого Маста выстрелила со стремительностью, какую трудно было заподозрить в этой здоровенной конечности – и пальцы вора сжались на горле Солодкина.

Единственное, что мог противопоставить Солод Мастодонту – это свою ловкость, свою смекалку, свои боевые навыки. Но сейчас, когда колоссальная сила смяла его горло и по капле, как воду из губки, выдавливала жизнь, Солод оказался бессилен. У него вылезли на лоб глаза, на лбу вздулись мучительные синие жилы. Воры молча наблюдали, как на их глазах убивают человека. Собственно, не в первый раз они видели подобное. И тут Саня Кедр сделал один предостерегающий жест, другой… Однако его не послушали: Лед, отстранив старающегося всячески отсоветовать его вмешательство в дело, широко шагнул на Мастодонта и коротенько, почти без замаха, ударил того тыльной стороной ладони в висок. Со стороны это выглядело довольно невинно – словно один приятель легонько, по-дружески, подтолкнул другого – однако огромный Мастодонт вздрогнул всем телом, разжал руки на горле Солода и стал валиться на бок. И упал бы, не подхвати его тот же Кедр и расторопный Гавана.