Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед

За запертым на щеколду окном Алька слышала эти крики Илюхи. И почему-то вспомнилось ей, как умный и начитанный Илья рассказывал ей – нет, не о комсомольской, а о «республиканской свадьбе». В бурную пору Великой французской революции так называли замечательный и крайне гуманный обряд: связывали попарно мужчину и женщину и бросали в воду с баржи, стоящей посреди реки. Термин, как считается, принадлежит изящному мсье Каррье, фанатичному якобинцу…

У Ильи вообще были хорошие учителя истории.

Нет такой глупой мысли, которая не пришла бы в голову Холодному в оставшееся до этой чудовищной свадьбы Паливцева и Александры время. Точнее, две недели пробыл он в каком-то оцепенении, вяло выслушивая навещавших его приятелей, вяло выходя на близлежащий рынок и покупая какую-то еду и вино. Еще две недели он провел в каких-то городках по соседству с Желтогорском – по смутным, сумбурным воспоминаниям, он менял их один на другой, менял гостиницы и номера, знакомился с разными людьми, колесил по съеденным пришедшей осенью дорогам, попадал в милицию и даже в ДОПР – дом предварительного заключения.

…От мыслей, преследовавших его, невозможно было избавиться. Заставить себя пойти к Альке?.. Он уже был – и что?.. Гордость, проклятая гордость, разъедающая грудь!

Нет надобности перечислять все глупые мысли, о которых идет речь, – тот, кто не был на месте Ильи, все равно не поймет, ну, а побывавшие в его шкуре наверняка не захотят вспоминать период затмения – время с полностью отключенным злобой и ненавистью мозгом.

Зашевелился Холодный только в последние пять дней.

Он заперся в своей квартирке и рассекал шагами взад-вперед обе комнаты. Он перебирал все эпизоды, которые могли оттолкнуть от него Альку, и не находил в них ни капли оправдания самому себе. А ведь она действительно любила его. Он никогда не забудет того вечера над Волгой: им по шестнадцать, красный закат тяжело лежит на воде, отдувается, оплывает малиновым, а она говорит ему: «Я, наверное… Нет. Я не знаю. То есть я знаю – наверное… Я люблю тебя». Он что-то отвечает – сначала робко, не очень свойственными ему смятыми словами, потом более смело, а потом сам обрывает свою речь и притягивает ее к себе…

Это мучительное воспоминание преследовало Илью в который раз. Если бы только оно!.. Ведь все было хорошо, и если бы не его гонор, в котором часто упрекала его Алька, и его нежелание встраиваться в общую серую, как казалось ему, колею, быть может, все было бы совсем по-иному.

«А как – по-иному? – спрашивал он себя. – Я все-таки прогнулся бы и стал тем, кем… меня хотят видеть. Но тогда она первая разочаровалась бы во мне. Она не раз говорила, что я произвожу сильное впечатление на ее приемного отца, на Лагина, – его мало кто может так заинтересовать. Конечно, Семен Андреевич еще тот жук… Но в одном Алька права: такого, как он, может привлечь только человек действительно необычный. Я».

Холодный накинул на плечи свою американскую куртку. Он даже не взглянул на часы, а ведь пробило уже два часа ночи. Пешком Илья дошел до дома Лагина по неосвещенным улицам города и наконец бросил камешек в полуприкрытый ставень окна, за которым горел свет. Хозяин дома не спал. Холодный ждал у входной двери. Минуту спустя скрипнула створка окна, на него взглянули сверху, а спустя еще минуту тяжело загромыхал металлический засов, и перед Ильей, освещенный неверным светом лампы, появился Лагин. Он осветил парня с ног до головы:

– А, ты? Я ждал, что ты придешь. Поздновато что-то, но лучше сейчас, чем вообще никогда. Проходи ко мне в кабинет, я сейчас буду.

Илья ждал его несколько минут. Неизвестно, чем занимался в это время товарищ Лагин, однако парню и в голову не пришло перебрать возможные варианты этой задержки. Семен Андреевич возник за спиной Ильи уже без лампы и произнес:

– Ну, все с тобой понятно. Приехали. А мне тут порассказали про последние недели твоей жизни немало занимательного. Дуришь, парень. Можешь и срок получить. Хотя за наши былые подвиги можно получить гораздо больше.

Илья глянул себе через плечо – туда, где у стены притулился Лагин.

– Не слышу в ваших словах оптимизма, дорогой Семен Андреевич, – произнес он. – А ведь кто, как не вы, с жаром уверял меня несколько лет назад о замечательных жизненных перспективах – именно здесь, в этой комнате? А сейчас у вас такой тон, словно кресло начальника областного ГПУ под вами зашаталось.

– Вполне может случиться и такое. В наше время ни в чем нельзя быть уверенным. Ты недавно был в Москве. Не поймал носом поветрие, нет?