Юлия Латынина - Ниязбек

– Куда? – голос генерала предательски дрогнул.

– Ко мне в село. Потом посмотрим.

После слов Ниязбека толпа немного притихла, и Ниязбек вернулся к своим людям. Они стояли вперемежку с охранниками Панкова. В общем-то фэсэошники не питали к местным особого доверия, но сегодня эти люди были вместе в бою, и каждый из охранников понимал: если бы не Ниязбек, они бы уже были трупы.

Когда Ниязбек приехал, с ним было всего пятнадцать человек, но теперь их было уже под сто. Его друзья, родственники и все, кто тренировался в спортклубе, бросили все, заслышав о перестрелке в горах, и приехали поддержать своего лидера. У резиденции полпреда их было больше, чем ментов, а около дома Ниязбека они вообще запрудили всю улицу.

Все они были вооружены.

Начальник охраны Сергей Пискунов подвернул руку, выпрыгивая из «шевроле», но пока со двора не отлучался. Завидев Ниязбека, он подошел к нему.

– Сколько людей ты можешь оставить здесь? – спросил Пискунов.

– А у вас что, своих нет?

Есть. И много. Некоторые, например, ездят на белой «ниве» без номеров, – ответил Пискунов. Подумал и добавил: – Мы вызвали московскую «Альфу». По своим каналам. Но они будут не раньше чем через два часа.

– Я останусь тут, пока разберемся с трупами, а там посмотрим, – ответил Ниязбек.

После этого Ниязбек и Пискунов собрали своих людей. Пискунов заметил, что один из его ребят, молодой паренек по имени Шура, сидит на ступеньках особняка совершенно серый и еле держит автомат. Во время боя Шура получил пулю пониже ребра, но от госпитализации сгоряча отказался.

Ниязбек с Пискуновым выбранили его, а потом Ниязбек подозвал одного из своих родственников, по имени Магомед-Расул, и велел ему отвезти Шуру в Первую городскую.

Магомед-Расул был двоюродный брат Ниязбека, то есть, по обычаям Кавказа, все равно что родной. Ему было лет пятьдесят, человек он был пустой и тщеславный. По профессии строитель, он давно упрашивал Ниязбека устроить его в органы, но Ниязбек так этого и не сделал, полагая, что в милиции брат может опозорить его род. В конце концов Ниязбек устроил Магомед-Расула в ремонтное управление, и Магомед-Расул был почти счастлив. Он изготовил себе здоровенное коричневое удостоверение с двуглавым орлом на обложке и выложенными золотым тиснением буквами ГРУ. Любой, кто раскрыл удостоверение, мог прочитать и убедиться, что податель сего работает главным инженером Главного ремонтного управления г. Торби-кала, но удостоверение редко раскрывали. При виде золотых букв на коричневом фоне на блокпостах бледнели и отдавали честь, и Магомед-Расул гордо разъезжал по всей республике на черном джипе, в камуфляжной форме и с автоматом на переднем сиденье.

Ниязбек отправил Магомед-Расула в больницу главным образом потому, что тот ему надоел. В Харон-Юрте при первых же выстрелах он вывалился из машины и пролежал, как мешок, у колеса. Но теперь, у особняка полпреда, он был необыкновенно деятелен. Он бегал с места на место, тряс автоматом перед западной журналисткой, показывал ей пулевые отметины на своем джипе и мог послужить причиной какой-нибудь глупости.

Командир новосибирского ОМОНа капитан Сташевский был в Торби-кале уже неделю. Правду сказать, ОМОНом его подразделение называлось только на бумаге. На самом деле в отряд собрали парней из патрульно-постовой службы, а ОМОНом назвали потому, что начальство хотело послать на Кавказ ОМОН. Кому-то там наверху нужно было доложить, что в неспокойную республику отправили пять тысяч прошедших огонь и воду милицейских бойцов, а где их столько возьмешь?

Самим нужны. Вот и послали пэпээсников.

Первые пять дней его люди жили в спортзале и питались какой-то дрянью, которую местные кадровики называли едой. В Новосибирске капитан Сташевский давно бы нашел харчи. Вон их сколько, харчей, по дорогам, на четырех колесах и на двух ногах. Волка ноги кормят, а мента – корочки.

Но тут их до дороги не допустили. То ли у руководителей операции руки не дошли до сибиряков, то ли кто-то пристальней пригляделся к этому, так сказать, ОМОНу. Поэтому пять дней их держали в спортзале, а на шестой посадили в автобус и повезли в горы, в какое-то село, на зачистку, но до села не доехали.

На окраине села стояли местные жители и трясли бородами и ружьями. Пропускать автобус в село они не хотели. То ли они любили своих ваххабитов, то ли просто не любили ментов. Новосибирские омоновцы посовещались и предложили жителям компромисс: вы, мол, пропустите нас до следующего села, а мы вас не трогаем. «Не пропустим, – ответили жители, – как мы соседям в глаза будем глядеть?»