Юлия Латынина - Ниязбек

– Ты сделаешь Хизри своим замом, – сказал Ниязбек.

– Если я это сделаю, он меня убьет и заберет «Авартрансфлот», – возразил Сапарчи.

– А тебе не нужно этого ждать. Как только ты сделаешь его замом, ты напишешь заявление об уходе в отставку и о том, что Хизри назначается и.о. гендиректора.

К этому времени Хизри наконец справился со своей ногой и кое-как сполз с БТРа. Он заспешил, прихрамывая, к Сапарчи, и его лицо было белым от ярости. Но когда Хизри услышал, о чем говорят Сапарчи и Ниязбек, он стал идти помедленней, а в полуметре от Сапарчи и вовсе остановился.

Сапарчи долго думал, и когда он обернулся, увидел, что Хизри стоит и смотрит на него, как будто прицеливается.

– Кажется, это традиция такая, что в «Авартрансфлоте» одни безногие директора, – сказал Сапарчи.

Владислав Панков услышал об этой истории от вице-спикера республиканского ЗАКСа. Вице-спикер сопровождал его на сессию ОБСЕ, где Панков докладывал о стабилизации обстановки на Северном Кавказе.

Сразу после доклада Панков вылетел обратно на Кавказ, а сразу после прилета он вызвал к себе Ниязбека и Арзо.

Хаджиев явился к руководителю Контртеррористического штаба в солдатской форме: зелено-сером камуфляже и тяжелых берцах. Ниязбек был в светлых штанах и длинной белой рубашке с надписью Valentino у воротника. Он был тщательно причесан, и его крупное лицо с высоким лбом и упрямым подбородком было спокойным и невозмутимым.

– Что твоя группа делала в Ульго? – спросил Панков чеченца.

– У нас был сигнал, что в селе вооруженные люди, – ответил Арзо, – мы решили, что это боевики. Пока все выяснилось, немного постреляли.

– А ты что скажешь? – спросил Панков Ниязбека.

Тот пожал плечами.

– Я думал, – сказал Ниязбек, – что за мной гонятся люди Арсаева. Хорошо, что все выяснилось. А то много народу могли бы положить.

Панков молча смотрел на двоих кавказцев. Он мог бы вполне купиться на эту версию, если бы не бумага за подписью Сапарчи Телаева на его столе. Нет-нет, глава «Авартрансфлота» Сапарчи Телаев вовсе не жаловался на происшедшее. Он просто назначал в этой бумаге Хизри Бейбулатова своим и.о., и все в республике очень хорошо знали, отчего у Сапарчи родилось такое странное решение.

Панков медленно поднял голову. Арзо стоял перед ним, в грязном камуфляже, с ухмылкой на источенном морщинами лице, и Панков вдруг вспомнил, как они встретились первый раз. Тогда лицо Арзо было молодым и гладким, и он так же смотрел на Панкова сверху вниз, и в темных, как желуди, глазах было то же самое презрение к русскому, хотя тогда Панков был его пленником, а сейчас – его начальником.

– Если ты напишешь заявление, Ниязбек, – сказал Панков, – у него с погон слетят все звездочки.

– Я не буду писать никаких заявлений, – отозвался аварец.

– Почему?

– У нас в горах есть такое поверье, что у людей, которые пишут заявления, пули начинают летать медленней.

– Ты свободен, Арзо, – сказал Панков, – Ниязбек, задержись на пару минут.

Чеченец повернулся и, не говоря ни слова, вышел из кабинета. Ниязбек стоял по стойке вольно и рассматривал полпреда такими же непроницаемыми, как у чеченца, глазами. И в эту секунду у Панкова в уме с математической четкостью сложилось решение проблемы, которая беспокоила его с того самого момента, когда он подписал приказ о новых полномочиях группы «Юг».

– Послушай, Ниязбек, – сказал Панков, – это не может продолжаться долго. В современном государстве не может существовать группа лиц, способных вытворять то, что ты вытворяешь, и не облеченная при этом властью. Мне не нужен Арзо. Пусть убирается куда угодно. Хочешь, я назначу тебя главой спецгруппы вместо него?

– Это зачем?

– Это затем, что ты не согласишься брать взятки и за это убивать людей.

– Не соглашусь, – кивнул Ниязбек, и в его глазах цвета жженого меда сверкнуло презрение. – Только кто тебе сказал, что я соглашусь охотиться за братьями-мусульманами только потому, что это нужно русским?

Повернулся и вышел из кабинета.

Десять дней прошли без особых эксцессов. Хаджиев понимал, что полпред его недолюбливает и ищет повода, чтобы придраться. Панкову донесли, что Хаджиев как-то сказал: «Если бы я знал, что из-за одного отрезанного мизинца у меня будет такая головная боль, я бы пристрелил этого щенка еще на грозненском вокзале».

Арзо также понимал, что нашкодил, и крепко нашкодил. В Торби-кале он больше не появлялся, а мотался по горам, как бешеная собака, выкусывая там и тут повстанческих блох.