А. Логачев - Колумбийская балалайка

— Ты-то во что впутался, хрен старый? — Мишка сделал движение, словно собирался перебраться к Борисычу.

— Никому не двигаться! — рявкнула Любка. — Они блефуют!

— Не блефуют, — покачал головой Борисыч. — Уж поверьте мне, товарищ майор.

— То есть они пасли не ботаника, а тебя?! — Миша, не обращая внимания на нацеленные на него стволы, яростно повернулся к Варыгиной: — Любка! Это что за хрень?! Почему не ботаник?

— Борисыч, ну почему ты раньше нам не сказал, — тихо произнесла Татьяна, сидящая на полу возле лавок и неумело держащая автомат.

— А ваще, какая, на хрен, разница, кто он такой и во что впутался! — запальчиво крикнул Михаил. — Пусть хоть ветеринар и корову придумал, которая сгущенку из титьки дает, но своего братана мы этим макакам не отдадим!

— Так я ж не свой, Миша, — горько усмехнулся Борисыч. — Я эмигрант… Мы проиграли. Теперь для нас главное — не проиграть с разгромным счетом. Я сдамся им, но только после того, как вы сядете в самолет и я буду уверен, что вас доставят на родину.

— Быстро, в двух словах, в чем дело! — приказным тоном выкрикнула Любовь.

— Многия знания — многия печали, — ответил старик, проведя дрожащей рукой по редким волосам. — Да и время не совсем подходящее для откровений… Лучше вам не знать. Тогда вас действительно могут отпустить.

— Ага, конечно, что они, лохи совсем! А может, ты нам все расписал в картинках, пока мы болтались по лесам! — сказал Михаил.

— Борисыч, послушайте меня, ведь он прав, — сменив приказной тон на мягкий, вкрадчивый, настаивала на своем майор Варыгина. — Скажите… здесь замешаны государственные интересы?

Старик помялся.

— Я считаю это личным делом.

— И чего оно касается?

— Эй, славяне, у меня мысль, — вдруг подал голос Вовик.

— Заткнись! Тихо! Усохни! — одновременно выпалили Леха, Любка и Михаил.

Диего Марсиа с терпеливой улыбкой ждал, когда русские закончат перепалку. В его планы вполне вписывался разлад в рядах противника. И, даже не владея языком, он мог догадаться: у русских идет яростный спор.

Никуда они не денутся, начнут переговоры. Диего понимал, что, скорее всего, русские станут торговаться. Вертолет, гарантии, то да се… Можно пообещать. Он даст знать дону Мигелю. Пускай тот решает, как быть. А тот, конечно, перекинет решение вопроса наверх. И в результате, ясное дело, сверху поступит указание морочить русских как угодно, но чтобы один был захвачен живьем, а остальные ликвидированы. Диего не обрадовался бы приказу выпустить из страны тех, кто убил его друга Лопеса.

Да и кто ж их выпустит?!

Марсиа отчетливо представлял себе развитие событий. Какие еще могут быть варианты! Русские видели, сколько стволов уже сейчас направлено на них, догадываются, что в город стянуты немалые силы, против которых им не выстоять. Они не глупы и не станут открывать губительную для себя пальбу, тем более их к этому и не вынуждают. Их единственный путь — торговля.

— Нет, ребята. Они нас не выпустят, — хотел сплюнуть на пол Алексей, да вовремя вспомнил, где находится.

— Опомнитесь! — Это забытый всеми священник скатился с кафедры, бросился в центральный проход, остановился, подняв руки, между Диего и залегшими за скамьями русскими. — Опомнитесь, Богом вас заклинаю!

— Святой отец, — поморщился Диего Марсиа, — вы только не вмешивайтесь! Мы понимаем, что вы приютили этих иностранцев из христианской добродетели и человеколюбия. Никто вас не винит. Отойдите, отец. Это дела земные, вы только навредите. Себе, нам, им, прихожанам.

— Сын мой, — с назидательной строгостью произнес маленький священник, — ты осквернил храм, взорвав его двери, ты…

— Что здесь происходит?! — прогремел под гулкими церковными сводами новый голос.

Все невольно посмотрели в сторону развороченного взрывом дверного проема, часть боевиков слаженно развернулись, беря на мушку новые цели.

— Педро, какого черта! — Диего начинал терять терпение. — Педро, забирай отсюда священника и уходи сам. О Боже, он еще приволок с собой этих панамских идиотов!..

В церковь вошли, перекрестились на пороге и двинулись по центральному проходу четверо. Впереди — начальник полиции Педро Носалес, за ним — Астремадурас, Агустино и детектив Кастилио.

— Меня в этом городе зовут команданте Педро, — медленно ступая между рядами скамей, говорил Носалес, и хотя был он еще далеко, негромкую его речь слышал каждый из забредших в церковь этим жарким деньком. — Это мой город, и я не хочу, чтобы в нем гремели выстрелы. У нас одна церковь, Диего. Если в ней прольется кровь, прихожане забудут дорогу на улицу Белалькасар. Прихожане — а это весь город, Диего, — скажут, что виноват я, потому что порядок в городе они доверили мне, а не кому-нибудь другому. Я сам хожу в церковь Святого Антония с тех пор, как мой отец, Марио Носалес, впервые принес меня сюда на руках. Я не хочу, чтобы это место было осквернено. Если вы надумали выяснять отношения, выясняйте их за городом. И уж точно не в храме Божьем. Я сказал, Диего.