А. Логачев - Колумбийская балалайка

— А? — вскинулся старослужащий. — Ты чего, никто не спит на боевом задании…

Он пыхнул папиросой — погасла. Снова прикурил. Зевнул, задрал тельник на волосатом пузе, шумно почесался. От пупка вниз шла бледно-голубая стрелочка татуировки с надписью по кругу: «Зона особого внимания». Ошибки молодости, понимаешь, времена бесшабашной службы в ВДВ. Затянулся табачным дымом. «Беломорина» затрещала, на кончике развернулась «розочкой», как пуля «дум-дум».

— Ну вот и думай, боец, — неторопливо сказал Сергей Порохов. Полное ощущение, что транспортное средство, которое должно доставить их с комфортом до Текесси, малость запаздывает и нужно чуть подождать. — Три населенных пункта, где можно разживиться тачкой. Куда пойдем? Вслух рассуждай.

Денис честно подумал и несмело предложил:

— Я бы в деревню сунулся. Если из нее ведет дорога, стало быть, и машина какая-никакая есть. Опять же ближе всех прочих и к нам, и к городу. С ветерком долетим, а, Серега?

И он с надеждой посмотрел на старшего товарища, как пятиклассник на учителя, занесшего ручку над классным журналом.

Серега с кряхтеньем перевернулся на бок, одним глазом глянул на карту и изрек непреклонно:

— Незачет. Во-первых, опускать мирное население на тачку — это не по-нашему. А вдруг у них всего одна машина на всю деревню? Что ж им теперь, пешком в город ходить? Да там все сто верст, не забывай. Во-вторых, дорога наверняка обложена со всех сторон, как говно мухами. Пробиться-то пробьемся, не вопрос, но тебе это нужно? Мне на фиг не нужно. В-третьих… А в-третьих, салажонок, до деревни этой двадцать кэмэ по прямой, то бишь морем, берегом-то все пятьдесят наберется. А я в воду больше не полезу, у меня мешок течет, вернусь — Саладаев, сука, пять нарядов у меня гальюны чистить будет, за халатное отношение к «дедушке»…

— Так куда двинемся? На базу наркодельцов, может?

Сергей Порохов размочалил папиросу в песке, бережно закопал, чтоб не оставлять следов. Протянул мечтательно:

— А что, база — это неплохо. База — это зашибись было бы. Сколько там народу? Человек пятьдесят наберется. А то и все сто. Часика за два разметали бы их по кустам… Вертолеты наверняка есть, «коробки», оружия — завались… Ох, я бы пошерстил там, мамой клянусь! Дело, опять же, хорошее сделали бы — меньше наркотой будут наших детишек травить… Но, — он с сожалением почмокал губами, — далеко до нее, да и не было у нас такого задания — базу брать. Короче, переоблачаемся, и марш-бросок строго на север. На месте разберемся.

Астремадурасу есть не хотелось. Жара. И не привычная панамская, не влияющая на аппетит, а жара колумбийская, чужая, изнуряющая. Агустино же готов был сожрать хоть быка, он уже умял тарелку сальмотес фритос с паэллой и теперь, под вторую бутылку манцапилльи, отправлял в ненасытную пасть чуррос за чурросом, густо намазывая каждый из них паштетом эмпадильяс де полло. Правда, если бы Агустино пришлось питаться за свои деньги, то он вряд ли бы раскошелился и на миску батата.

Детектив Кастилио ограничился кусочком бразо де хитана и чашечкой матэ.

Астремадурас потягивал через соломинку минералку, одну только минералку. Потягивал, опустив соломинку в горлышко пластиковой бутыли.

Бармен с покрытым шрамами лицом, который превосходно смотрелся бы за решеткой двадцать седьмого участка Ла-Пальма, протирал грязной тряпкой бокалы и недобро косился на посетителей. Над головой лениво проворачивались лопасти вентиляторов, гоняя по залу теплый, вязкий воздух. Вместе с лопастями крутились сидящие на них мухи. Больше никого в заведении не было.

— Эй, приятель! — Утирая жирные губы ладонью, Агустино подрулил к стойке. Лег на нее грудью, скабрезно подмигнул бармену. — Как у нас тут с веселыми девочками? Сколько просят красотки в вашей эстансии за чего-как с хорошими парнями?

— Если я за твои паршивые медяки разрешил посидеть в своем баре с плошкой жареной барабульки, — лениво ответствовал бармен, посмотрел бокал на свет и неспешно отставил его на стойку, — это не значит, что я готов и дальше терпеть здесь твою гнусную харю. — С прежней медлительностью он достал из-под прилавка и с грохотом выложил на стойку револьвер. — Еще раз откроешь пасть, — в следующую тираду бармен влил все припасенное им на сегодня презрение, — и тебя полюбит веселая девочка с красивым именем Пуля.

Агустино хихикнул, открыл было рот, но ему не удалось издать ни звука. Астремадурас, бурча слова извинения, схватил за шкирку и потащил на выход объевшегося и потому не очень-то сопротивлявшегося Агустино.