Михаил Нестеров - Вольные стрелки

Ипатьева уже получила по первое число и дожидалась Цыплакова в офисе. Если и существовало у мести лицо, то было оно списано с Шелковой Моли. Она была готова мстить Цыплакову «чисто по-островски»: за бесцельно загубленные двадцать семь календарных дней. Конечно, она отгуляет их, возможно, с размахом бабочки... но как быть с настроем, с планами, которые она строила-строила, а Цыплаков их обломал?..

Да, видок-то у нее не то, что вчера, подумал Цыплаков, присаживаясь рядом, а вслух сказал:

– Я знаю, что ты хочешь мне сказать.

– Ты не можешь этого знать! – ответила она, не в силах сдержаться. – Тебе стоило настоять на своем. К Мирковичу мы бы отправились синхронной парой. Как Киселева с Брусникиной.

– Я не собирался настаивать. Ты же собиралась в дорогу.

– Собралась? – выдавила Ипатьева. – Собралась, я спрашиваю?

Последний раз Цыплаков видел такие глаза в кино, и принадлежали они доктору Лектеру из «Молчания ягнят»...

– Мне тоже нелегко, – поделился он с ней своим настроением. – Я бы душу продал...

Светлана перебила его:

– Не делай этого. Иначе ты будешь единственным продажным в нашей лавочке.

Это были слова человека, в кармане которого лежало заявление об увольнении. И только немного спустя Цыплаков вздрогнул. Ему показалось, Шелковая Моль знает все о сделке, заключенной в подвале отделения милиции, о его обещании работать на Глумова, а значит, и на генерала Разлогова. Но состояние относительной легкости пришло не скоро. Прежде Цыплаков подумал о том, что ничего не мог посоветовать Ипатьевой. Любое его слово она встретила бы в штыки.

Единственный продажный в этой честной конторе . Конкретно к нему это не относилось. Это скопившаяся усталость выплеснулась из Шелковой Моли. Он был уверен: напиши она заявление об уходе, не пожалела бы о своем шаге.

Трудно работать в такой незамутненной и свежей, без пятен и дурных запахов конторе. Это все равно, что жить в бане. «Если бы нам, – подумал Цыплаков, – случилось присягнуть перед судом: «Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды», – каждый из нас недоуменно пожал бы плечами: «А я ничего, кроме правды, и не знаю».

– Я провожу тебя домой, – предложил Цыплаков.

– Ну, проводи, – согласилась Ипатьева. И тут же выдвинула условие: – Пойдем пешком.

Отступать было поздно, и Цыплаков спросил:

– Напомни, где ты живешь?

– У черта на куличках. Даже марафонец-насильник отказался бы меня провожать.

Обмениваясь репликами в таком духе, они спустя семь часов сорок минут подошли к дому Светланы Ипатьевой. Все это долгое время Цыплаков сжимал в кулаке ключи от машины. Заметила ли это сама Светка?

Она протянула ему руку с видом человека, готового протянуть ноги, поцеловала в щеку и скрылась в полусумраке подъезда.

Павел поймал машину и развалился на заднем сиденье. Вместо того, чтобы подремать, он в мыслях вернулся к Ипатьевой, с которой расстался считаные минуты назад. Почему он, как всегда, не заметил, во что она одета?.. На ней был... шелковый невесомый платок, как будто она была школьницей и прятала под ним свежие засосы. На ней были джинсы, модный нынче батничек навыпуск. А на ногах – удобные, черт побери, кроссовки. Он же отмахал рекордное расстояние в туфлях. И первое, что он сделает дома, это вооружится гравировальной иглой и проткнет свежие, как воображаемые Светкины засосы, водяные мозоли.

И все же он задремал в машине, когда ехать до дома оставалось минуту или две. И даже успел увидеть короткий сон. Он лежит на широкой кровати, под головой у него Светкина рука. Они по очереди затягиваются самокруткой, сделанной из песенных сигарет с ментолом и отпускных билетов туда-обратно. Он делится с Шелковой Молью свежими соображениями: «Хорошо отдыхаешь тогда, когда отдыхаешь в подходящем месте». Вообще он жизнь и ее привязку к подходящему месту имел в виду, но Светка, как показалось ему, поняла. Она толкнула его в плечо и пробасила: «Приехали, парень!»

Сергей Глумов принял важное решение в тот момент, когда уезжал от Разлогова. Ворота остались позади, створки медленно поползли навстречу друг другу, именно тогда Сергей и принял решение. Заблокировав ручным тормозом задние колеса, он вывернул руль и дал газу. Переднеприводный «Ниссан» развернулся на месте, окутавшись клубами дыма из-под колес. Он возвращался к генералу, чей силуэт четко нарисовался в оконном проеме.