Сергей Самаров - Тридцать первый выстрел

– Тридцать Первый, куда ехать? – спросил из кабины майор Казионов.

Наушник «подснежника» уже доносил до нас отдельные фразы офицеров группы, не участвующих в преследовании последнего из бандитов. Потом отчетливо, хотя и слабо, стал слышен голос майора Желобкова, который объяснял кому-то, с какой целью была выставлена засада и какие у нас были основания ожидать это нападение. Я хорошо знаю, что следственные органы не воспринимают такие понятия, как интуиция или мысленные логические построения, поскольку вышеперечисленное законом не предусматривается и статьями Уголовного кодекса не регламентируется. Наверное, Желобкову пришлось объяснять следователю причину, по которой мы выставили засаду. При этом мой заместитель отодвинул микрофон ото рта, и потому голос его звучал слабо.

– Мерседес, гони прямо к ангару. Тридцатый, ничего им не выкладывай. Говори, что был приказ командира, и все. Я не отметаю возможность утечки информации из Следственного комитета. Ничего не говори. Сообщи, что я подъезжаю и буду сам все объяснять. А тебе запретил. Можешь так и сказать.

– Понял, командир! – Желобков, кажется, обрадовался моему вовремя произведенному вмешательству. Слышно было, как он передал мои слова кому-то.

Едва «КамАЗ» остановился прямо рядом с воротами, я выпрыгнул из машины и чуть не обнялся с генералом, спешащим меня встретить. За его спиной стоял комендант городка, главное материально пострадавшее лицо во всей этой истории. За комендантом – еще несколько офицеров, среди которых были люди и в синих прокурорских мундирах, и в форме с ярко-синими просветами [12] Ярко-синие просветы на погонах у офицеров ФСБ. .

– Здравия желаю, товарищ генерал, – козырнул я, перебросив автомат из правой руки в левую. – Прибыли из госпиталя.

– Что с твоими… пострадавшими?

– Капитан Поповский оставлен в госпитале. У него сотрясение мозга и трещина в большом плечевом бугре. Капитан Волоколамов написал расписку в отказе от госпитализации. Он в кабине. На ноге – гипс до середины бедра, но летать сможет. Только «тележку» нужно будет слегка реконструировать, потому что гипс не сгибается. Для его костяной ноги прорежем перегородку, если товарищ полковник, – я посмотрел на коменданта, – выделит нам рабочих в помощь. И все будет нормально, через несколько часов сможем взлететь.

– Это хорошо, что полетите. Нужно заканчивать дело. А то уже много шума понаделали… И они, и мы тоже постарались. Жертв много.

– Да, – согласился я, – жертв много. Товарищ полковник, что в вашем гараже? Я не успел заглянуть в дежурку. Мы сразу бросились в преследование, боялись отстать.

– Убиты дежурный старший прапорщик и два водителя.

– Мы не слышали выстрелов, – сказал я. – Наверное, пистолет с глушителем?

– Да, – сказал генерал. – Водители убиты выстрелами из пистолета в голову, старший прапорщик убит ударом в межреберье. Фирменный удар, визитная карточка…

– Так и предполагал, что это кто-то из них, – высказал я результат своих наблюдений. – Я смотрел сверху из окна, как они приближались. Первые трое – скорее спортсмены, чем солдаты, шли неумело. Бандит с биноклем лежал; не знаю, как он ходит. А тот, за которым мы гнались, передвигался профессионально. А что с этим, товарищ генерал? Который с биноклем…

– По паспорту – гражданин Узбекистана. Я отправил срочный запрос в Москву; оттуда он, наверное, уже ушел к нему на родину. Жду ответа. Что будет, сообщу. Самолет с биноклем вот-вот прибудет. Как только мне привезут, сразу отправлю. Просьбы какие-то есть? А то мне ехать нужно.

– Есть, товарищ генерал…

Я сообщил о глобальном разрушении забора и частичном повреждении сарая. Генерал посмотрел на коменданта. Полковник плечами пожал.

– Как рассветет, пошлю машину. Пусть посмотрят, что нужно для ремонта, и составят акт. А иначе как мне материалы списывать?

Конечно, у коменданта всегда есть куча вариантов на списание строительных материалов. Но и за то, что он не возразил против новой для себя заботы, хотелось сказать полковнику большое человеческие «спасибо». Поддержал репутацию офицерского слова.

– Это все? – спросил генерал.

– Еще просьба. Если возможно, хорошо бы укоротить интерес отдельных следователей. Пусть занимаются своими делами, но границу между нашими и своими материями чувствуют. Понятие секретности операций распространяется и на любопытных следователей, насколько я знаю из своей практики. Нам еще предстоит много работать, и не хотелось бы рисковать утечкой информации.